Гамзат Цадаса - Мудрость

Надрываясь, работала я, как мул, —
Не похвалит, не пожалеет старик.
Были тяжести не под силу ослу,
Что таскала я, только брань заслужив.

Оборвашкою он меня обзывал…
Разве бросишь приданое? Убежишь?..
Взял со временем он вторую жену, —
Вдвое стало мне тяжелее тогда.

В теплой комнате зимовали они —
Ветер хозяйничал в сарае моем,
Выше кровли у них поленница дров,
Мне и детям моим – саманный огонь.

Туши вяленые баранов у них —
Хоть бы косточку мне и детям моим!
Поедали чуреки мешками они —
Хоть лепешку мне и детям моим!

Чаю с сахаром сколько хочешь у них —
Слезы горькие с горьким хлебом у нас…
Как забиты и тощи дети мои, —
Он смеялся язвительно с той женой…

Сколько так провела я зимних ночей
С плачущими на соломе детьми!
Сколько так провела я долгих ночей,
К люльке сонную голову приклонив!

Он кунацких ко мне посылал коней —
Чистить, выходить их приказывал мне…
Он захожих ко мне отсылал бродяг,
В саклю чистую не пускал меня.

Привезут ли друзья корзины плодов, —
Шли корзины к нему, а ослы – ко мне.
Со свежинкой придут ли с гор пастухи, —
Значит, мясо – к нему, пастухи – ко мне.

Если сам приезжал откуда-нибудь, —
Поглядели бы, как подарки делил!
Поснимает хурджины с коня: «Бери!»
Но хурджины-то ей, а седло-то – мне.

Что, не нравится мне расседлать коня?
Добавлял охотно удар камчой.
Всякий раз привозил башмаки жене, —
Как была, босиком осталась я.

Сколько шелковых подарил ей платков!
Шею не во что мне закутать зимой…
Я служанкой бесплатной ему была,
Как служанку, выгнал меня наконец.

Он развода страшное слово сказал, —
Невозвратное при мулле произнес.
Я невестой приданое ему принесла, —
Мне он к старости ничего не вернул.

Понапрасну я жаловалась мулле.
Топорище, шутит, испачкал бычок.
Все я думала, как покончить с собой,
Смертью дикой, безумною умереть?

Вниз бы ринуться головой со скалы.
Да расколется ли еще голова?
Не железная ли она, говорю,
Сколько палок он об нее изломал!

Сколько палок он об меня обломал,
О согбенную спину мою, – спроси.
Не под бременем ноши согнулась я, —
Это сгорбило бремя горя меня.

Рано волосы побелели мои, —
Думы тяжкие пали снегом на них…
Так прославим же тех, кто сбросил ярмо, —
Славен класс пролетариев – наш класс!

И да здравствует наш весенний день,
Женщины свободной страны!

О прискорбном этом деле
рассказать давно пора:
Пас чабан коровье стадо
здесь, в селении Буцра.
Говорят, что он и прежде
не один чабанил год,
О его повадках странных
с давних пор молва идет.

На лужайку для беседы
он пригнал нас всех подряд,
Поглядев недобрым взглядом,
важно начал свой доклад.
«Лучше прежде подеремся,
чем сутяжничать потом», —
Начал речь чабан. Жевали
жвачку молча мы кругом.

«Исмаил я по прозванью,
Магомеда сын, муллы,
И во сне меня увидеть опасаются волы,
За пастьбу муки полпуда
каждый житель мне дает,
И считайте, что задаром
я пасу дурацкий скот!

Палку я припас на славу,
вот она, глядите, тут.
Над ослушницей рогатой
совершу свой правый суд.
Если ты не оглянулась, поглядела свысока,
Так тебя огрею камнем,
чтоб запомнили бока.

Если есть средь вас корова,
что по дурости шальной
Отлучается из стада в неурочный час домой,
То расправлюсь я с зазнайкой,
по делам я ей воздам —
Пусть березовая палка
шлет ей пламенный салам.

Горе той, что потихоньку
на чужой глядит посев.
Не прощу греха такого!
Не вводи меня во гнев!
Овод жжет – держись степенно.
А помчишься, хвост задрав,
На себя пеняй голубка: отхлещу и буду прав.

Обещаю вам, коровы: дружно с вами заживем.
Хлопать можете в копыта.
Я кончаю речь на том.
Все, я думаю, понятно.
Закрываю наш меджлис
И под чутким руководством
разрешаю вам пастись».

С той поры коров немало
в нашем стаде полегло:
Видно, это наставленье им ничуть не помогло.
Вот корова Гитинава, – пала замертво она,
Не усвоила, бедняга, поученья чабана.

Как-то в полдень захотелось
навестить ей дом родной,
И ослушница из стада так и ринулась домой.
Погоди! Не тут-то было!
Бешеного пса лютей,
Наш чабан, в поту и мыле,
две версты бежал за ней.

Долго мчались без дороги. Но у речки, там,
где мост,
Исмаил вдруг изловчился:
ухватил коровий хвост,
И в одно мгновенье ока
(задрожали все вокруг)
Он корове дал подножку, повалил ее на луг.

На нее он лихо прыгнул,
бил ногами без конца,
И корова трепыхалась, как несчастная овца.
И плясал он увлеченно час
и несколько минут:
Так умелые андийцы на продажу войлок мнут.

«Эй, рогатое созданье, жизнь тебе не дорога!
Разве ты меня не знаешь?» И ломал ее рога,
И бранил ее свирепо:
«Ты безмозглей всех коров!
Иль мою ты позабыла речь
у Девяти Холмов?!»

Вы теперь на нас взгляните:
нету большей срамоты,
Чем безрогие коровы, чем их куцые хвосты.
Искалеченное стадо умоляет вас, мыча:
«Ради бога, поскорее уберите палача!»

Если робко аульчанин спросит вдруг
у чабана:
«Не пришла домой корова, —
ты не знаешь, где она?»
Исмаил, не растерявшись,
хитровато подмигнет:
«Пред своим хвостом пасется —
безмятежно травку жрет».

Если есть у вас сомненья: дескать,
мы безбожно врем,
У Темировой коровы расспросите-ка о нем.
А Саидовой коровы не видать с недавних пор:
Пала бедная от крика. Все, окончил разговор.

Я спрошу газету: что же
Ты вопрос не заостряла?
Почему у молодежи
До сих пор в ходу кинжалы?

Можешь быть ты смелой, дерзкой,
Ты повсюду успеваешь,
А отточенной железки
У парней не замечаешь.

То ударит по коленам,
То в живот упрется больно.
Сущий дьявол тяжеленный, —
Пусть ржавеет он. Довольно!

Горец, кинь его на свалку,
Он совсем тебе не нужен.
Брось его, совсем не жалко
Это грязное оружье.

Лес рубить им несподручно.
Чем ходить с ненужной ношей,
Ты за эти деньги лучше
Подбери топор хороший.

Если резать им барана
Ты задумал для хинкала,
Нож достанешь из кармана —
Он удобнее кинжала.