Сергей Бобров - Лира Лир

В возлюбленных туч раскаты,
Крутясь, возникли дороги –
И пламенномудрые боги
Свершали жатву. –

Задыхайся на склон летучем
Ее воздвигнутых рук!
Жнец великий идет по тучам,
Серп дрожит в тяжелых руках.

В предшествии стройного призрака
Является в шумах она:
Опушена вниз рука,
Пристальные глаза, в них глубина.

Кристаллы, камни, гранаты.
О, если можешь, остановись!
Вонзи в уста эту руку,
Дай мне очей этих высь.

Душа уходит, как тангенс,
В зыбь очей, в муть очей, в ночь очей.–
Скажи мне ты: – «Стань же
Строкою души моей».

Все застывало спорным утверждением.
Все застывало (поверьте мне!),
Когда за шумением шопот
Порывался потухшей свечей!

Ах, эти страны лимонада и галопа!
Страны черных невероятий!
Каждый ход – вод пакетбот;
вся Европа играет (бугада!) –
Все это – куски гарпий.

Очень определенно и надоедливо
Одно: – ах, эти страны…

Здесь асе опять повторяется,
Повторяется,
Теряется, ряется.
Какое наглое умиление.
Необыкновенность моей радости,
Умилительность этой ночи.
Веселие обыкновение.

Когда судьба занесена–
На мир презрительным указует перстом
(– На пажити, туманов прорывы –
Там – города, волноречье, взморье.
Глубина караванов, изгибы, люди –
На холоде, на теми,
Крепи, отливы –);
Презрительным перстом,
Низвергая тусклейшие ряды
Борозды, звезды ринутся,
Раздвигая ослеплений бег и пробег,

Тогда начинается, ломается явная пытка –
И леты нервических летунов
Оборвут искрометы,
Землеломы, подводники
С отличноустроенным ревом.

Вы же, громы…
А небесную пажить разломить
Крыльям блиндажа удастся ль!
Но лопнет струной золотой меридиан,
Но, звякнув, иссякнет стран поток:
Нежно опустит руки Рок.

На тяжкую профиль блиндажа
Метнулись легких куски.
И радиотелеграф тонкий
Скомандовал – перепеть.
Тогда блиндиромобили
Качались по мертвым телам;
Счастливиц долины Шампаньи
Заливал пушечный гам.

На гаубиц серые хоботья
Дымки серебристые плыли.
Вспухая то там – то там,
Стрекотали и жали из дали.
Из близи мортирные дула;
И плыли, и плыли, и плыли.
И тяжкую пажить пахали.
На хвост сваливался биплан.

Вы, черные сенегалы,
Гнули штыки о каски;
Падали – на милю не видно,
Кончается ли кровавое поле!

А бледные люди в Генте.
Отирая холодные руки,
Посылали на горы плотин
Беленький пироксилин,
И горькой Фландрии горе
Заливало зеленое море.

Воздушная дрожь – родосский трактор.
О, темь, просветись, лети!
Земля дрожит, как раненый аллигатор,
Ее черное лицо – изрытая рана.

Валятся, расставляя руки, –
Туже и туже гул и пересвист.
Крики ломают брустверы,
Ржанье дыбится к небу.

О, сердце, крепче цепляйся
Маленькими ручками за меня!
Смотри: выбегают цепи
В полосы бризантного огня.

И чиркают пули травою;
Еще минута – и я буду убить.
Вчера контузило троих, сегодня… что такое?
Нечего и вспоминать, это я – просто так.

Но сегодня – какое то странное…
И даже… Однако, позвольте, где же я?
Ведь вниз уносится земли полоса –
В мрак! в мрак!
– Да этого быть не может!
Это просто так.

Слои туч изрезаны равномерно:
Что за линия чудесной красоты!
Так, творя замысла утонченность кроткую,
Чертить прицельник медный.

Перекошены замерзшие…
Прекрасней кровавой Венеции;
Но облачко дыма – гондола дня.
А за нею . . . . . . . . . .

Подземный город – игра безопасна,
Так ли (стреляйте, пока не иссякли!)
Визгучие бескрылы-ракеты?
Или помнятся вчерашние яства?

Сшибок неба так декоративен,
Словно строчки военных корреспондентов;
Сосны обстрижены и посшиблены,
. . . . . . . . . . серой горкой.

На тридцать две сажени улетели камни
О, Боже мой будет ли конец!

Сливайте сломанные руки.
Челюстями разбитыми мямлите жалче.
Все застаивается грохотной угрозой.
И верно исчез конец.

На палках жалкие шкуры.
Стерегите негодные кучи дряни.
Жестянки, оторванные двери.
Послекур кретинических плясок:
Медная рвань, чугунный лом.
Могильный ров и закром;
Строений нищенские бельма
. . . . . . . . . . . . . . .

На двадцать три сажени улетели камни
И загваздались внизу
. . . . . . . . . . . . . . .

На эти горных скал озубья.
Как вихри, взлетал иной океан.
Клопоча, хоронясь в ущельных окнах.
Он плескался, как голубь в огне.

Когда бы я свежевейно проник,
В грезные мызы его овладений,
Он глухо и тупо сорвался с ног.
И скаль стук был – цепей цоканье.
И быстрый водоросль, обрывистый клекот
Мозг разбивал, раскладывая
Мысли в домино.

О, жаркого полка неудержимые – ноги!
Все эти завесы, склоны и покаты
За одну выжженную солнцем неделю
Продавал газетчик откормленный,
Но покупатель за гробом шел

Легкоизалетный чертит кругозоры.
Памятями дышит клокот земей.
Черные круги полей оратай
Над лютой дней.
Но и кто
Игры темной увлечет
В логи тайны громады?
Дам иглы
Глубин моревых.
Ни гнет, ни покоя;
Исчерти путей лесы, закрути
Тьмой исчлы.
Нет, нет, – за этой же заставой
Кто оберет свои гони:
Они сони, они трусы, они блекнут
Поднимай же медленно руки,
Вот волна.

О – я не насладился плодами дальних рек.
Я на берег садился. Одинокий человек.