Станислав Абрамов - Геракл нашего времени (сборник)

Как Шестёрка, ты идёшь с головой нетрезвой,
А у друга в сердце нож, он тобой зарезан.
Словно Дама, брешешь ты, а народец верит,
В белокаменный дворец отворяешь двери,
Несмотря на Девять пик, все пройдя заставы,
Сам себе закон вершишь под орлом двуглавым.

Будут слушаться тебя в городах и весях,
Но однажды Короля на фонарь повесят.
Вот куда ведут кресты, сокол мой удáлый…

Положил ей сто рублей – всё перегадала.
Из-под черного Туза выпорхнула Дама,
И приносят Шесть червей на дом телеграмму.

Ни в маньяки не пошёл, ни к вершинам власти,
Сколько дров не наломал на людское счастье,

Нет завода у меня, даже магазина,
Знай себе, сижу, плету вирши, как корзины.

Загляни в них, дорогой, не убудет много,
И пускай тебе всегда – скатертью дорога!

Безбожная, сакральная, веселая, печальная,
Дурацки гениальная, здорова и больна.
Интернациональная, повсюду нос сующая,
Смиренная и ждущая, чтоб сверху и сполна.

Невинная, шалавая, стозевная, двуглавая,
Воскресшая, пропащая, богата и бедна.
Молчащая, стучащая, кондовая, перцовая,
Московская, столичная, все стоя и до дна.
Тотальная, двуличная, нахальная, елейная,
Музейно-мавзолейная, ублаготворена.
Квасная, ротозейная, ни в чем не обозримая,
Страна моя любимая, Великая страна!

Опричь здоровья, всё заразно,
Девицы, птицы, рук не мыть.
В ряду зараз разнообразных
Искусство отмечаем мы.

Администратор и политик,
Поэму вдруг извергнул он,
И снова на коне событий,
Наполеон и Цицерон.

Зелокусательно поэты
Смеются: глупо и смешно.
Он с горней высоты на это
Плевал, как Фауст на Гуно.
В гимносложении искусен,
Второй срывает в Думе бис!
И все, кто требуют дискуссий,
Неправы больше, чем Борис.

А та градоначальной кистью
Изображучила ежа.
«Не продаём!» – кричат на Кристи,
Ея шедевром дорожа.

VIP-авторам сияют блики
В анналах будущих времён…
Какой артист погиб великий,
Сказал по случаю Нерон.

Вологодский огурец –
Огородный молодец,
И не зря он стоит круто,
Вдвое более грейпфрута.

Наш отечественный кар –
Магистральный суперстар,
Руль крутя в нём пару лет,
Будешь мощным, как атлет.

Господа, не будьте строги
За российские дороги,
В них навек завязнет тот,
Кто с мечом на нас пойдёт.

Мы Медвежью кровь пивали,
Хванчкару и Цинандали.
То ли дело, коньяки
Прямо из Москвы-реки!

А французская горчица
На закуску не годится,
То ли дело, вятский хрен,
Продерёт до задних вен!

Хорошо Кораблю отмечать день рождения,
Потому что когда ещё пустят на борт
Этих женщин красивых как исключение
И крикливых детишек, когда ещё торт
Будет ждать на шкафуте своей трепанации,
И орать на пятьсот децибелов трансляция?!

Только пить не положено, пить,
в смысле, выпить.
Даже опытный штурман садился на мель,
Даже старший матрос чуть не гикнулся в ИП'е,
Кислороду не сдался сустаточный хмель.
Потому-то из Штаба приказ громовой
Испустили низам, то есть нам:
«Пьянству – бой!»

Мы сидим за своим лейтенантским столом.
Приглашаем Максимыча: «Выпейте с нами!»
"Издеваетесь? – нам отвечает старпом, –
Предлагайте компот вашей старенькой маме!"
И однако стакан опрокинул моряк:
"Молодёжь, да ведь это армянский коньяк!..

Кто доставил спиртное сюда?" – Тишина
На четыре секунды сгустилась над местом.
Наконец, доложил я: секретно жена
Принесла мне ноль-пять…
"Трое суток ареста!..
Эх, обидно: бывают подруги законные…
Лейтенант! А давай – обменяемся жёнами?"

Сколько времени с этой поры пробежало!
Ты могла бы дойти до жены адмирала…

Посчитать ли идущих саванной слонов?..
Вот вся Африка мимо протопала, но
Заблудившийся в травах мой сон не идёт.
И тогда открываю красавицам счёт.

Первый номер – отличница с русой косой,
По арыкам бегу я за нею босой
И догнать не могу. Друг Эркен говорит:
– Не догнал, потому что ещё не джигит.

Номер два – из индийского
фильма точь-в-точь,
Крутобёдра, глаза, как бомбейская ночь,
Но в то время имел я нерáзвитый вкус,
Засмеял бы меня и последний индус.
Кто из нас не знавал в своей жизни Людмил?
Я у третьего номера часто гостил,
Помню даже сейчас заливное из кур,
Но в тумане уплыл по Фонтанке Амур…
Приглашала седьмая меня не в постель –
В филармонию! Где усыпляет Равель…

Джейн – двенадцатый номер
в английском порту,
Худосочную мне не забыть красоту,
Что сулила в гражданстве больших перемен,
Но я был патриот, то есть не джентльмен…
Двадцать пять – Серафима,
прости, не ругай… Сорок семь…
На тебе я уснул, Гюльчатай.

В Отечестве моём суровый климат,
Не греет нас течение Гольфстрима.
И ничего, по современной моде
Девчонки в полуобнажёнке ходят.
На пыльный склад истории сданы
Из тёплой байки нижние штаны.

Давным-давно всемирно знаменитый
Жерар Филипп, к нам прибывший с визитом,
Сказал, что он сражён и удручён
Покроем местных женских панталон
С начёсом, чем в одной московской даме
Он вызвал гнев, пролившийся стихами
На тех, кто удручаются бельём,
Не видя душу, нежную притом.

А вот картина местного значенья.
В какое-то не помню воскресенье
Сижу в общаге Университета,
Подружку жду, что запропала где-то…
Тем временем про новости балета
Сокурсница рассказывает мне,
В своём углу разлёгшись на спине.

Мы уточним в пространстве положенье:
Она лежала, подогнув колени
Естественно, ничуть не беспокоясь,
Я ж не Жерар Филипп и всё такое,
Не охну, от того, что мне видны
Широким планом ейные штаны.

Нормально. Полагались по сезону
Курсантам вот такие же кальсоны.
За них давали в скупке 6 рублей,
На три кино с избранницей своей,
Которая явилась очень кстати!..
Другая, что лежала на кровати,
Закрыла все балетные вопросы
И гордо повернулась к стенке носом,
А круглой голубой кормою – к нам…
Мы побежали по своим делам.