Андрей Козырев - Расшифровывая снег. Стихотворения и поэмы

Этот час, наверно, тёмен слишком,
И в ночи дорога далека…
И зевает ветхое пальтишко,
И дрожит холодная рука.

Волчья злоба. Темнота. Морозы.
Предо мною путь – упрям и прям.
Переулки скалятся с угрозой,
Но себя я в жертву не отдам.

Ведь в домах, укрытых тёплой тенью,
Есть всё то, что недоступно нам:
Жизнь течёт по трубам отопленья,
Дети спят, прижавшись к матерям…

И отрадно, слыша вьюги топот,
Выдыхая не ветра, а снег,
Видеть, как сквозь снежные потопы
Проплывает теплоты ковчег…

Пролетят лучистой пылью миги,
Все труды и дни житья-бытья.
Записью в конторской пыльной книге
Станет жизнь нелепая моя.

А коль спросят: как ты жил? – поэта?
Жил, дурил, влюблялся… ну, как все.
Время металлического цвета
Пролетало мимо по шоссе.

Строил планы. Измерял маршруты.
Был порой от злобы – сам не свой.
Верил. Гулливерил. Лилипутил.
Но в конце – остался сам собой.

В небе был всесильным, как молитва.
На земле – бессильным, словно бог.
Строчкой, безопасною, как бритва,
Ни поранить, ни спасти не мог.

От цветов всего земного спектра
Не осталось в жизни ни черта…
…Только дождь на Любинском проспекте,
Только синева и пустота.

Только ложь и невозможность встречи,
Только тёмный, мокрый город мой,
Только дождь, унылый, древний, вечный,
Под которым я бреду домой —

И во тьме навзрыд срываю нервы,
Полный слёз, как влаги – решето,
Детскими глазами глядя в небо
И шепча: за что?
За что?
За что?

Я листал, словно старый альбом,
Память, где на седых фотоснимках
Старый мир, старый сад, старый дом, —
Прошлый век с настоящим в обнимку.

Деды-дети, мальчишки, друзья,
Что глядят с фотографий бумажных, —
Позабыть вас, конечно, нельзя,
Помнить – трудно, и горько, и страшно…

Вы несли свою жизнь на весу,
Вы ушли, – хоть неспешно, но быстро.
Не для вас стонет птица в лесу,
Не для вас шелестят ночью листья.

И, застыв, словно в свой смертный час,
Перед камерой, в прошлой России,
Вы глядите с улыбкой на нас —
Дурачки, скоморохи, родные!

Не спасло вас… ничто не спасло:
Земли, сабли, рубли… всё пропало.
Вероятно, добро – это зло,
Что быть злом отчего-то устало.

Что ж, пора отдохнуть. Жизнь прошла.
Спите, прожитых лет не жалея.
Лёгок сон… а земля – тяжела.
Только жизнь может быть тяжелее.

Стихли в небе орлиные клики.
Мир дрожал, как в последний свой миг…
Кроманьонец, усталый и дикий,
С палкой вышел из дебрей лесных.

Он смотрел на луну первозданно,
Допотопно, пещерно и зло…
И в мозгу у него окаянно
Что-то мучилось, зрело, росло…

Поднимались дворцы и колонны,
Восставали над миром цари,
Римы, Лондоны и Вавилоны
Каменели в сиянье зари…

Кроманьонец стоял, тихо ахал
И слезу мокрой лапой стирал…
Только мамонт – впервые без страха —
На него из чащобы взирал.

А в душе у лесного бродяги
Под неведомый атомный скрип
В первозданном тумане и влаге
Поднимался чудовищный гриб…

Эдды, Библии, кодексы веры
Зарождались в лучистой пыли…
И в узорах на стенах пещеры
Прорастали эскизы Дали…

И молчали тревожно пещеры,
Предвкушая, как скоро, горя,
Над столицами атомной эры
Мезозойская встанет заря.

Сибирь с огромными пространствами,
В слепых снегах, в кровавых росах,
Прошел пророком ты, пространствовал,
Опершись на кедровый посох.

Ты шёл. Ты мерил землю мерою,
Какой и неба было мало.
Перед тобой упрямо щерилась
Россия чёрным ртом Байкала…

Ты видел льды, что век не движутся,
И трав Даурии убранство…
Ты изучил с азов до ижицы
Уроки русского пространства.

Сквозь льды Байкала, дебри тарские
Ты рвался правдою смертельной
И гордо нёс в хоромы царские
Лукавство прямоты предельной.

И обжигают нас пока ещё
И делают прямей и чище
Твой говор, слог, огнём пылающий,
И огненное пепелище…

И, как в развязке древней повести,
Достались мне – сквозь поколенья —
Грехи твоей упрямой совести,