Павел Кобылянский - Начало

Да, о месте службы… Как можно догадаться, это спецназ, он самый… Хотя спецназов счаз развелось… Дожили, даже у войск, охраняющих зону, и то свой спецназ есть. Осталось еще стройбату спецназ завести. Хотя говорят, что самое страшное подразделение нашей армии – это стройбат, им даже оружие не выдают. Так что стройбатовским спецназовцам, наверное, руки будут связывать или вообще отрубать… А если серьезно, по официальным и самым секретным документам я числюсь командиром группы глубинной разведки, если перевести с казарменного на русский – то это подразделение диверсантов где-то фронтового уровня. Практику сию внедрили во время последней войны, благо там отбор и обучение подобных специалистов шли несколько проще, чем в мирное время. По крайней мере, в нашем богоспасаемом отечестве было именно так. Вот и угодил я после своего общевойскового училища в подобную группу. С одной стороны, повезло. Война, как всегда, началась неожиданно, и командиров низшего звена в армии катастрофически не хватало. Всем курсантам-общевойсковикам четвертого и пятого курсов оформили досрочный выпуск, сунули в зубы погоны мамлеев и погнали в войска. И светило мне покомандовать пару месяцев взводом солдат-срочников, а после, с большей долей вероятности – сдохнуть; с меньшей – проваляться в госпитале и, получив инвалидность, комиссоваться по состоянию здоровья. По крайней мере, суровая дама статистика утверждает, что девяносто процентов войск первого эшелона на этой последней войне постигла именно такая судьба. Оставшиеся десять процентов худо-бедно научились воевать и научили этому прибывающее пополнение.

А меня приметил тот капитан… Когда мы, младшие лейтенанты, получившие погоны пять дней назад и даже не отгулявшие полагающийся нам отпуск, утрамбованные в грузовой самолет после трех суток сиденья в аэропорту, отдыхали в штабе группировки войск и напряженно гадали, в какую задницу нас пошлют, я выполз покурить на крыльцо. Так получилось, что это оказалась последняя сигарета в моей жизни, и ту сволочь-судьба не дала докурить… Ее у меня из руки выбил какой-то небритый мужик в пустынном камуфляже без знаков различия. Я чисто на автопилоте отметил, что погон с большими звездами не наблюдается, и высказал этому мужику все, что думал о нем, о его родителях, о его сексуальных предпочтениях и так далее… Первый и второй удары я сблокировал, все-таки чему-то в училище меня научили, а потом очнулся в сортире, где этот самый мужик макал меня головой в рукомойник. А рядом стоял цельный полковник из кадрового отдела штаба и мямлил просительным тоном:

– Ну, товарищ капитан, ну эта партия уже вся расписана по дивизиям, ну меня ж командующий южной группой войск сожрет, ну товарищ капитан, ну не могу я его вам отдать…

– Посылай генерал-майора на фиг, ну или ко мне, что в принципе одно и то же, – флегматично заметил капитан, приподнимая меня за шкирку и изучая мою физиономию. Я к сему моменту начал понемногу приходить в себя и пытался понять, кто такой этот капитан, который при свидетелях посылает генерала на фиг и которого просительным тоном уговаривает чего-то не делать полковник-штабник. В моей голове подобное нарушение субординации тогда еще не укладывалось. С некоторым удовлетворением отметил свежую ссадину на скуле капитана, видимо, я каким-то чудом умудрился его зацепить, скорее случайно, нежели намеренно.

– Во, оклемался, – так же флегматично продолжил мужик, – ну что, боец, поздравляю тебя с прибытием к месту службы, в доблестную разведроту нашей группы войск. Ты мне понравился, думаю – сработаемся, если, конечно, не сдохнешь в первом же выходе…

– Служу отечеству, – дежурно обрадовался я, попытавшись встать и стоять самостоятельно.

– Ну и первый приказ, ты бросаешь курить…

Да уж, тогда я думал, что это была случайность. Ну молодой был, хотя наивность из меня к тому моменту вроде как уже выбили. Это уже позже сообразил, да и понять помогли, что в таких вещах случайностей не бывает по определению. Много потом чего было, и веселого, и грустного… Я не сдох ни в первом выходе, ни во втором, ни в последующих. С некоторыми перерывами на отлежки в госпиталях провоевал пять лет, да и после войны продолжил службу. Завербовавший меня капитан Федосеев погиб на второй год войны во время одного из выходов. Из моих сокурсников не выжил никто, только один лейтенант с пятого курса, прибывший вместе со мной, остался в живых, правда, существовал в инвалидном кресле. А вот я уцелел…

Пока дремал на заднем сиденье и вспоминал прошлое, «фордик» уже выбрался из города и сейчас въезжал в ворота истребительного авиаполка, единственного в нашей области. Значит, летим…

«Фордик» отвез меня к одному из ангаров на краю взлетной полосы, водила, дождавшись, пока я выгружусь и захлопну дверцу, тут же укатил. У небольшой двери в воротах ангара изображал статую некто в погонах старшего прапорщика с петлицами летчика. Прапор внимательно оглядел меня и приглашающе распахнул дверь.

Внутри, у входа, на сцепленных между собой креслах расположилось трое моих. Ага, Стингер, он же мой заместитель, на месте, Комар, штатный сапер, на месте, Тирли, радист, электронщик, ну и так далее – тоже тут. Гм, странно, Тирли вроде бы в отпуск собирался, куда-то на море. Ладно, поздоровались с мужиками, сели, стали ждать. Общаться нас не тянуло, сейчас самое поганое состояние, предбоевой мандраж. Тревога по высшей степени срочности, задание не известно, куда летим – не известно, ничего не известно, вот и сидели, нервничали молча.

Рядом еще одна сцепка кресел. На них двое незнакомых. Один в штатском костюме, но явно военный, штабной военный, послужившим это видно, второй в камуфляже, но, также явно, штатский. И непонятно – знакомы они между собой или нет, тоже сидели молча. Причем штабник был спокоен, как мумия, гм, очень уж упитанная мумия. А вот камуфлированный нервничал. Спина прямая, как палка, сидел, раскачивался взад-вперед, бормотал себе что-то под нос, видно было, как губы шевелятся, но ничего не слышно. Молился, что ли? Странно, в нашем окаянном ремесле искренне верующих как-то не наблюдается. Слишком уж часто мы заповеди нарушаем, причем все десять и зачастую одновременно.

Нет, из офицеров многие в священники ушли, причем священники из них получились далеко не самые худшие, да и верили они искренне… Побывав на войне, посмотрев на изнанку человеческих душ, многие шли служить спасению, причем, что характерно, не себя, а других… И спасали… Правду говорят, что настоящий священник – это не толкователь священных текстов и не посредник между людьми и Богом, а целитель души человеческой в первую очередь… Впрочем, ладно, сам я от этого далек, слишком много на мне крови.