Брет Гарт - Предки Питера Эзерли

С этими мыслями, в благородном раскаянии леди Элфрида воздержалась от своих обычных насмешек и покорно следовала за Питером, в духовных кандалах, как аллегорическая фигура, которую они только что видели. Так они дошли до входа в церковь и расстались,, чтобы встретиться завтра. Но это завтра так и не наступило.

К вечеру пришла телеграмма из Калифорнии. Питера Эзерли просили вернуться, чтобы выставить кандидатуру в конгресс от своего округа. Это определило его решение, которое на миг было поколеблено у входа в церковь ослепительным взором леди Элфриды. Он сообщил телеграммой о своем согласии, поспешно попрощался с родственником, который честно сокрушался о его отъезде, и последовал за своей телеграммой в Лондон. Через несколько дней он был уже в Атлантике.

Как Питера приняли в Калифорнии, как он нашел свою сестру замужем за белокурым адвокатом, как снова завоевал популярность и добился победы на выборах — все это детали, которые не имеют отношения к истории его поисков. Эти поиски, казалось, навсегда прекратились, когда он прибыл Вашингтон, чтобы занять свое место в конгрессе.

В этот вечер в Белом доме был прием. В восточном зале, где собирались гости, можно было встретить изысканно одетых столичных мужчин и дам и простодушных законодателей из отдаленных штатов в старомодной одежде, офицеров в мундирах и дипломатический корпус, поблескивающий орденами. Виновник этого блистательного собрания в простом вечернем костюме стоял у дверей — без сопровождающих, не скованный никакими формальностями. Он сердечно пожал руку новому члену конгресса, поздравил его, назвав по имени, и с улыбкой обратился к следующему гостю. Вскоре у дверей возникло какое-то оживление, толпа расступилась и пропустила на середину зала пять величественных фигур. Это главные вожди резервации апашей прибыли с данью уважения к Великому Отцу, президенту. Их костюмы являли собой смешение живописного с гротескным, безвкусицы с великолепием, мишуры с пышными царскими охотничьими трофеями, детского тщеславия с дикой гордостью. И, однако, перед всем этим блестящие ордена и ленты дипломатов потускнели и утратили свое значение, мундиры офицеров казались теперь лишь рабскими ливреями. Раскрашенные, неподвижные лица вождей и увенчанные перьями головы с гордым достоинством возвышались над толпой. Их загадочные глаза оставляли без ответа робкие взоры, обращенные на них. Вожди стояли одинокие и бесстрастные; тем не менее их присутствие сообщало залу какое-то царственное величие. Скромный, простой республиканский двор, казалось, вдруг стал царским. Даже переводчик, который находился между этим далеким вековым достоинством и близким цивилизованным миром, приобрел осанку придворного камергера.

Когда Великий Отец, по-видимому особа менее важная, с улыбкой принял их, один из политических деятелей подошел к Питеру и тронул его за руку.

— Серый Орел хочет с вами поговорить. Пойдемте. Не упускайте случая! Может быть, вас включат в комитет по индейским делам и вы соберете кое-какие факты. Помните, нам нужна твердая политика — никаких разговоров о Великом Отце и никаких одеял и ружей! Вы ведь знаете, что мы всегда говорили на Западе? «Индеец хорош, когда мертв». Идите послушайте, что скажет этот старый колпак.

Питер дал подвести себя к этой живописной группе. В этот самый момент он вспомнил фигуру индейца на могиле в Эшли Грейндж и почувствовал удовлетворение от того, что Серый Орел выше всех ростом и держится с достоинством.

— Хау, — сказал Серый Орел.

— Хау, — сказали остальные четверо вождей.

— Хау, — инстинктивно повторил Питер.

По знаку Серого Орла переводчик сказал:

— Пусть ваш друг отойдет в сторону. Серому Орлу нечего ему сказать. Он хочет говорить только с вами.

Тот неохотно отошел, но бросил на Питера предостерегающий взгляд.

— Ух, — сказал Серый Орел.

— Ух, — сказали остальные вожди.

Серый Орел сказал несколько гортанных слов переводчику, тот повернулся к Питеру с полной бесстрастностью, которую перенял от вождей, произнес:

— Он говорит, что знал вашего отца. Он был Великим вождем, у него было много коней и много жен. Он умер.

— Мой отец был англичанин — Филипп Эзерли, — возразил Питер, но им овладело странное беспокойство.

Переводчик повторил эти слова Серому Орлу, который после гортанного «ух» что-то ответил на своем языке.

— Он говорит, — продолжал переводчик, слегка пожав плечами, но снова впадая в прежнюю бесстрастность, — что ваш отец был Великим вождем, а ваша мать — бледнолицая женщина, или белая женщина. Она была захвачена в плен вместе с каким-то англичанином, но в плену стала женой вождя. Ее освободили только перед тем, когда у нее родились дети, но года через два она пришла с детьми, чтобы отец — Великий вождь — увидел их и поставил детям клеймо их племени. Он говорит, что у вас и у вашей сестры есть такое клеймо на левой руке.

Тогда Серый Орел произнес свои первые английские слова:

— Его отец, Великий индеец, взял в жены простую белую женщину! Ребенок никудышный — слишком много от белой матери и мало от Великого индейца — отца! Смотрите! Взрослый мужчина, а не может вынести боли. Ух!

Переводчик обернулся и едва успел подхватить Питера, — тот лишился чувств.