Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 22. Графиня де Шарни. Часть. 1,2,3 1996.

— Что, мадемуазель?

— Может быть, пора?

— Пойти к тетушке Коломбе?.. Я к вашим услугам, мадемуазель. Но сначала выпейте лекарство: доктор велел принимать по ложке через полчаса.

— Милый Питу! — воскликнула Катрин, наливая себе в ложку микстуру и глядя на него так, что сердце его запрыгало от радости. — То, что ты для меня делаешь, дороже всех лекарств на свете!

— Вот, значит, что имел в виду доктор Реналь, когда говорил, что я обещаю стать хорошим врачом!

— А что ты скажешь, Питу, если тебя спросят, куда ты идешь?

— Об этом можете не беспокоиться.

И Питу взялся за шляпу.

— Разбудить госпожу Клеман? — спросил он.

— Нет, пусть спит, бедняжка… Мне теперь ничего больше не нужно… только бы…

— Только… что? — переспросил Питу.

Катрин улыбнулась.

— Да, я догадываюсь, — пробормотал вестник любви, — вам нужно письмо господина Изидора.

Помолчав немного, он продолжал:

— Не беспокойтесь, если оно пришло, вы его получите; если же его еще нет…

— А если нет?.. — с тревогой повторила Катрин.

— Если нет, то еще раз взгляните на меня ласково, как сейчас, улыбнитесь мне вот так же нежно, еще раз назовите меня своим дорогим Питу и добрым другом, и, если письмо еще не пришло, я отправлюсь за ним в Париж.

— Какое доброе и верное сердце! — прошептала Катрин, провожая взглядом Питу.

Почувствовав, что долгий разговор утомил ее, она снова уронила голову на подушку.

Десять минут спустя девушка и сама не могла бы сказать, произошло ли все это на самом деле или привиделось ей в бреду; но в чем она была совершенно уверена, так это в том, что живительная свежесть стала исходить из ее души, распространяясь до самых дальних уголков ее охваченного лихорадкой и болью тела.

Когда Питу проходил через кухню, мамаша Бийо подняла голову.

Госпожа Бийо еще не ложилась спать, она уже третьи сутки не смыкала глаз.

Уже третьи сутки она не покидала скамеечку рядом с колпаком очага; отсюда она могла видеть если не дочь, к которой ей запрещалось входить, то, по крайней мере, дверь ее комнаты.

— Ну что? — спросила она.

— Дела пошли на лад, мамаша Бийо, — сообщил Питу.

— Куда же ты собрался?

— В Виллер-Котре.

— Зачем?

Питу помедлил с ответом. Он не отличался находчивостью.

— Зачем я туда иду?.. — переспросил он в надежде выиграть время.

— Нуда, — послышался голос папаши Бийо, — моя жена тебя спрашивает, зачем ты туда идешь.

— Пойду предупрежу доктора Реналя.

— Доктор Реналь велел тебе дать ему знать, если будет что-нибудь новое.

— А разве это не новость, что мадемуазель Катрин чувствует себя лучше?

То ли папаша Бийо счел ответ Питу бесспорным, то ли не захотел придираться к человеку, который в конечном счете принес ему добрую весть, но возражать он больше не стал.

Питу вышел; папаша Бийо возвратился к себе в комнату, а мамаша Бийо снова уронила голову на грудь.

Питу прибыл в Виллер-Котре без четверти шесть.

Он разбудил доктора Реналя, сообщил, что больная чувствует себя лучше, и спросил, что делать дальше.

Доктор расспросил, как прошла ночь, и, к величайшему изумлению Питу, отвечавшему со всей возможной осмотрительностью, славный малый скоро заметил, что доктору известно все, что произошло между ним и Катрин, как если бы он сам присутствовал при их разговоре, спрятавшись за оконными занавесками или пологом кровати.

Доктор Реналь пообещал зайти на ферму днем, предписал Катрин все то же лекарство и выпроводил Питу. Тот долго размышлял над этими загадочными словами и наконец понял, что доктор советует ему продолжать с девушкой разговоры о виконте Изидоре де Шарни.

Выйдя от доктора, он отправился к тетушке Коломбе. Почтальонша проживала в самом конце улицы Лорме, иными словами — на другом краю городка.

Он пришел как раз в ту минуту, когда она отпирала свою дверь.

Тетушка Коломба была большой приятельницей тетушки Анжелики. Впрочем, дружба с теткой не мешала ей относиться с уважением к племяннику.

Войдя в полную пряников и леденцов лавочку тетушки Коломбы, Питу сразу понял: чтобы переговоры имели успех и письма для мадемуазель Катрин попали к нему в руки, надо постараться если не подкупить тетушку Коломбу, то хотя бы ей понравиться.

Он купил два леденца и пряник.

Оплатив покупку, он решился обратиться к тетушке Коломбе с просьбой.

Дело оказалось непростым.

Письма должны были передаваться лично в руки тем, кому они адресованы, или, по крайней мере, уполномоченным на то лицам, располагавшим письменной доверенностью.

Слово Питу не вызывало у тетушки Коломбы сомнений, но она требовала письменную доверенность.

Питу увидел, что должен пойти на жертву.

Он дал слово принести на следующий день расписку в получении письма, если, конечно, оно будет, а также доверенность на получение других писем для Катрин.

Обещание сопровождалось покупкой еще двух леденцов и еще одного пряника.

Как можно в чем-нибудь отказать тому, кто делает почин в твоей торговле, и делает столь щедро!

Тетушка Коломба недолго сопротивлялась и в конце концов пригласила Питу следовать за ней на почту, где обещала вручить ему письмо для Катрин, если оно там окажется.

Питу пошел за ней следом, на ходу поедая пряники и посасывая сразу четыре леденца.

Никогда, никогда в жизни он не позволял себе подобного расточительства; впрочем, как уже известно читателю, благодаря щедрости доктора Жильбера Питу был богат.

Проходя по главной площади, он вскарабкался на решетку фонтана, припал губами к одной из четырех струй, бивших из него в ту эпоху, и минут пять пил не отрываясь. Спустившись вниз, он огляделся и заметил посреди площади нечто вроде театрального помоста.

Тогда он вспомнил, что перед его отъездом горячо обсуждался вопрос о том, чтобы собраться в Виллер-Котре и заложить основы федерации главного города кантона и близлежащих деревень.

Разнообразные события личного свойства заставили его забыть о событии политическом, имевшем, однако, немалое значение.

Он вспомнил о двадцати пяти луидорах, данных ему перед отъездом из Парижа доктором Жильбером на обмундирование национальной гвардии Арамона.

Он с гордостью поднял голову, представив себе, как блистательно будут выглядеть благодаря этим двадцати пяти луидорам тридцать три состоящих под его началом гвардейца.

Это помогло ему переварить оба пряника и все четыре леденца вкупе с пинтой воды; они могли бы, несмотря на его прекрасный желудок, причинить ему неприятность, если бы не отличное средство, способствующее пищеварению: удовлетворенное самолюбие.

В то время как Питу пил, переваривал сладости и размышлял, тетушка Коломба опередила его и вошла в помещение почты.