Юрий Рытхэу - Сон в начале тумана

После короткого совещания решено было попробовать расширить перемычку взрывчаткой.

Матросы пробили во льду шурфы.

Ранним утром, после завтрака, Джон Макленнан спустился на лед. Постояв недолго возле борта и полюбовавшись разгорающейся зарей, он медленно двинулся к ледяным шурфам, неся в руках взрывчатку со шнуром. Он вложил в шурфы большие бумажные патроны, закопал их и для верности крепко притоптал. Отвел в сторону шнуры и поджег главный. Голубой огонек, шипя, побежал к заряду.

Джон отошел к судну и уселся на ропак. Он мысленно отсчитывал секунды. Раздался один взрыв. Против ожидания он был какой-то глухой и слабый. Но лед дрогнул. Джон почувствовал ногами, как едва заметно заколебалось, казалось бы, навечно припаянное к скалистому берегу ледяное поле. Три других взрыва были погромче. После каждого грохота на Джона сыпались ледяная пудра и мелкие осколки.

Джон ждал пятого взрыва. Интересно, что сделала взрывчатка с трещиной? Стала ли трещина шире, как предполагали они с капитаном Гровером? Однако незачем было смотреть, пока не прогремит пятый взрыв.

Прошли положенные секунды, еще столько и еще раз столько.

Джон выглянул из-за своего укрытия. Ни дымка, ни огонька. Выждав еще немного и решив, что предыдущими взрывами завалило и погасило шнур, Джон медленно двинулся к трещине. Она не стала шире, и, по-видимому, взрывчатка оказалась бесполезной. Четыре заряда проделали лишь небольшую ямку во льду и даже не пробили его до воды. А трещина показалась Джону прежнею.

Пятый патрон был завален битым льдом и снегом. Снаружи торчал хвостик обгорелого шнура и слегка дымился. Не думая о том, что делает, Джон опустился на колени и принялся отгребать в сторону снег, пытаясь добраться до патрона.

И в это мгновение раздался взрыв. В первую секунду Джон увидел перед собой ослепительный свет, словно перед ним родилось полярное сияние. Потом в уши ударила воздушная волна, вдавив внутрь барабанные перепонки. Джон упал и лежал до тех пор, пока не ощутил в руках и на лице резкую боль, пронизывающую до костей. И тогда он закричал. Он кричал, не слыша самого себя, и держал перед собой окровавленные клочки меховых рукавиц, обрывки собственных пальцев и какие-то синевато-красные нитки, с которых большими каплями стекала на снег горячая яркая кровь.

На лед сбежались наблюдавшие с палубы матросы. Длинными прыжками их опередил капитан Гровер.

— Что ты наделал, мальчик! — кричал он, осторожно приподнимая Джона. — Помогите мне! Поддержите его!

Матросы нерешительно подошли к Джону, опасливо косясь на остатки шнура и клочки картонного патрона от взрывчатки.

— Не бойтесь, — прохрипел Джон, — все заряды взорвались.

Пока его несли на корабль, он отчетливо чувствовал, как вместе с потоком крови из него истекала жизнь. Это было удивительное ощущение, переходящее в ужас. И когда его клали на диван в крошечной кают-компании, он застонал и попросил:

— Остановите же кровь!

Кто-то из матросов оказался догадливым и перетянул ему руки жгутом. Кровь перестала хлестать, и Джон теперь чувствовал, как все его тело наливается огнем, и горячий поток пульсирует в запястьях, в кончиках пальцев ног, и рот наполняется слюной с противным железным привкусом.

— Я умру? — спросил он Хью, который стоял в изголовье и нервно теребил бакенбарду.

— Не умрешь, Джон, — ответил Хью, — я все сделаю, чтобы тебя спасти. Тебя отвезут в больницу. В Анадырь. Там есть доктор.

— Вы меня подождете здесь? — умоляюще спросил Джон.

— Как ты можешь задавать такой вопрос другу? — возмутился Хью. — Мы так крепко приросли к этому берегу, что, если бы даже захотели, не смогли бы двинуться отсюда ни на дюйм.

— Спасибо, Хью, — вздохнул Джон. — Я всегда считал тебя настоящим другом.

— Эх, была бы чистая вода до Номы, через три дня ты бы уже лежал в госпитале! — сокрушенно заметил Хью. — Даю тебе слово честного человека — мы тебя подождем.

Джон смотрел на мужественное лицо капитана, и от его дружеского участия, от внимательного, заботливого взгляда уменьшались боль и жар, пылающий во всем теле.

— Поедешь на собаках до Анадыря. Я устрою так, что чукчи будут относиться к тебе хорошо, — пообещал Хью.

— А они ничего не сделают со мной? — спросил Джон.

— Кто? — не понял Хью.

— Да дикари эти, чукчи, — ответил Джон. — Их лица не внушают мне доверия. Очень уж несимпатичный народец. Грязный и невежественный.

— Они люди верные, — успокоил друга Хью, — особенно если им хорошо заплатить.

— Ты уж ничего не пожалей для них, Хью, — с мольбой в голосе сказал Джон. — Отдай все, что ни попросят… Сочтемся потом, в Порт-Хоупе.

— Какой может быть разговор! — возмутился Хью. — Что за счеты между друзьями?

Когда на пороге каюты появился Токо и капитан грубым окриком выставил его на палубу, Джон заметил:

— Не надо так с ними, Хью. Будь поласковей.

— Извини, Джон. Ты, пожалуй, прав, — смущенно пробормотал Хью и велел позвать Орво.

Джон почти не слушал, о чем говорили капитан и Орво. Чукча изъяснялся на таком чудовищном английском, что без напряжения его невозможно было понять.

Джон закрыл глаза и с отвращением почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Он едва дождался, пока Орво ушел, стесняясь почему-то при нем показать свою слабость.

Капитан приказал перенести Джона в другую каюту и прибрать в кают-компании.

Матросы перенесли раненого и притащили теплую одежду для дальней дороги. Осторожно сняли с Джона старую и стали облачать раненого в чистое белье. Поверх надели шерстяную рубашку, толстые суконные брюки и двойные вязаные носки, а потом облачили его в недавно купленную у чукчей зимнюю меховую одежду. Хью притащил сундучок Джона и огромный мешок со съестным.

— Тут кофе, галеты, сахар, консервы, сгущенное молоко и фляга с водкой, — деловито перечислил Хью. — А в сундучок я положил еще пару белья, твои документы, письма и фотографии родных.

— Спасибо, Хью, — через силу улыбнувшись, поблагодарил Джон. — Только напрасно ты принес сундучок. Надо думать, я пробуду в Анадыре недолго.

— Бумаги и деньги тебе понадобятся, — решительно заявил Хью. — Тебе же надо будет заплатить за лечение.

— Ты прав, Хью, — ответил Джон. — Как хорошо, что ты оказался рядом со мной в такую трудную минуту. Я никогда не забуду твоей доброты. Ты мне стал в это утро роднее брата, роднее отца с матерью. Спасибо тебе, Хью…

Капитан Гровер, человек далеко не чувствительный, вынул из кармана платок и вытер уголки глаз: он был искренне растроган. Этот мальчик определенно ему нравился. Он обратил на него внимание еще там, в Номе, в портовом баре, и подумал, что Джон будет ему хорошим компаньоном в далеком плавании по арктическим морям и скрасит ему одиночество среди этих грубиянов и отъявленных разбойников, из которых состояла его команда.