Луи Селин - Путешествие на край ночи

Правда, в жизни Бардамю, кажется, был момент, когда он мог вырваться из этого порочного круга. В Детройте он обрел в лице Молли женщину, которая могла бы составить его счастье, относившуюся к нему с таким пониманием, что за ним легко было угадать искреннее чувство. Но уже почти согласившись принять эту долгожданную защищенность, Бардамю вдруг от нее отказывается и выбирает трудную жизнь, ожидающую его во Франции. Робинзон, кстати, сделает то же самое — хотя Мадлон не обладает характером Молли, — когда откажется от материальной обеспеченности, замаячившей перед ним после стольких злоключений. А разве Баритон, директор клиники, где работает Бардамю в финале романа, не отказывается тоже от стабильности и достатка ради погони за приключениями? Жизнь не так проста, человек не становится счастливым только оттого, что за ним больше никто не гонится. Рутина слишком спокойной жизни вызывает у тех, кто имеет возможность ей предаться, ощущение скуки, столь же непереносимой, как и опасности, подстерегающие тех, кто этого спокойствия лишен.

Пессимизм селиновского видения мира обнаруживает здесь свое двойное дно. Преодолеть страх перед агрессией можно только с верой в достижимость счастья, то есть жизни без агрессии. Что происходит, если такой веры нет? На этот вопрос, пожалуй, и отвечает автор в последнем эпизоде романа, когда Робинзон, понимая, что Мадлон способна на все, провоцирует ее все более раздражающими репликами, пока она не спускает курок, убивая его. Сознательно ли он вел к этому? Для Бардамю эта смерть является концом путешествия, потому что находит подтверждение другая его догадка, зеркально отражающая первую и еще более страшная: не исключено, что в психике человека еще глубже, чем жажда убивать, скрыто желание быть убитым.

Это и есть край ночи.

Такие вопросы, остающиеся без ответа, отбрасывают тень далеко за пределы социальной сатиры или утверждений, касающихся природы человека, а именно в сферу воображения. Подобные вопросы придают роману, который мог бы оказаться просто формой демонстрации определенных, облеченных в форму сюжета идей, глубину, присущую подлинному искусству.

Точно так же, если отдаться быстрому чтению романа, можно подумать, что новация Селина в области стиля состоит в революционной замене устным народным языком традиционного французского. Этому способствует формула, повторяемая во многих комментариях, согласно которой «Селин пишет, как говорит». На самом деле ни Селин, ни человек из народа никогда не говорили так, как Селин пишет. Его проза — не запись чужой речи, а система стиля: Селин использовал народный французский язык в качестве основной формы выражения, но он работал над ним не менее интенсивно, чем другие работают над языком письменным. За шестьдесят лет, прошедших после публикации «Путешествия на край ночи», языку романа было посвящено немало исследований — они начали появляться почти сразу, настолько он всех поразил, — в них показано, как Селин старательно выбирал по одному слову среди тех, которые предлагал ему устный народный язык, и как он в результате вышел далеко за границы этого языка. Он не удовлетворяется тем, что использует народные выражения или слова арго, он при необходимости их меняет, создает неологизмы. Он предпочитает те обороты речи, которые в наибольшей степени рождают у читателя — никогда не встречавшего их в письменном виде — ощущение, что он слышит интонации живого голоса. Появление местоимения, дублирующего тут же стоящее существительное, каждый раз усиливает впечатление, что говорящий не очень хорошо владеет речью, что эмоциональные реакции, стремление побыстрее высказаться берут верх над заботой о правильности речи, ее легкости, элегантности. Такое спонтанное выражение своей мысли и произвольно возникающих по ходу дела эмоций с наибольшей эффективностью сообщает произносимому интонацию наивности, самую характерную интонацию голоса рассказчика. Спонтанность противополагает эту речь стараниям абстрагироваться от конкретного и идти к синтезу, что обычно свойственно письменной речи. При этом возникает ощущение, что все высказать невозможно, ведь читателю все время дают понять, что говорящий не способен выразить все, что чувствует. Благодаря этому главные вопросы художественной вселенной Селина приобретают такое звучание, которого они не получили бы при попытке сформулировать их интеллектуально.

В той лингвистической ситуации, какая существовала во Франции 30-х годов, этот народный язык оказывал совершенно иное — противоположное — воздействие по сравнению с письменным французским, к которому читатель привык. Этот язык для Бардамю — Селина — первый инструмент, с помощью которого он возвращает насилие тем, от кого его терпит, тем, кого он только и может сейчас атаковать, т. е. пользующихся плодами социального порядка, жертвой которого является Бардамю, и одновременно оберегающих письменный язык. Но народный французский утратил бы — едва пройдет ощущение шока — свою власть, если бы иного языка в романе не было. Селин старательно подпитывает эту власть, периодически возвращаясь к языку письменному. Чаще всего это достигается введением в текст определенного глагольного времени — простого настоящего. Поскольку в наши дни в устной речи оно никогда не употребляется, его появление каждый раз резко диссонирует с иллюзией устной речи, торжествующей в романе. Если читать внимательно, почти на каждой странице романа можно найти метафоры, совершенно несвойственные народному языку в прямом значении слова. Селин слишком большой писатель, чтобы пренебречь какими бы то ни было ресурсами языка. Не для того он открыл двери в литературу народному французскому, ранее туда не допускавшемуся, чтобы превратить его опять в единственный язык, отвергающий все иные языковые вариации. Письменный язык, лишенный монополии, обрел в романе Селина свое место, так же как и вышедшая из употребления специальная, профессиональная лексика, которая в каждом национальном языке способна образовать несколько особых языков.

В этом романе стиль Селина еще только начинает формироваться. «Путешествие на край ночи» — лишь первое звено обширного романного наследия, состоящего из восьми романов, образующих при этом единое целое. Со второго романа — «Смерть в кредит» — Селин гораздо решительнее отказывается от конструкции письменной фразы и уже не нуждается в возвращении к ней, чтобы продемонстрировать эффективность своей работы с народным языком. Но до конца творчества его стиль будет отмечен свободным сопряжением всех форм французского, благодаря чему Селин и может считаться родоначальником всестороннего обновления литературного языка.