Франц Кафка - Замок

— Что я говорил! — закричал он. — Никакого намека на землемера, обычный проходимец, шарлатан, а может быть, и кое-что похуже.

На какое-то мгновение К. показалось, что все они — Шварцер, крестьяне, хозяин с хозяйкой — все сейчас бросятся на него, и, чтобы избежать хотя бы первой атаки, он с головой спрятался под одеяло. Но тут телефон зазвонил снова, и как показалось К., особенно громко. Он потихоньку высунул голову наружу. Хотя было маловероятно, что это опять касается К., все застыли, а Шварцер вернулся к аппарату. На этот раз он слушал дольше и потом тихо сказал: «Значит, ошибка? Это ставит меня в крайне неприятное положение. Сам начальник бюро звонил? Весьма странно, весьма. Как я объясню это господину землемеру?»

К. насторожился. Значит, Замок пожаловал его в землемеры. С одной стороны, это было ему невыгодно, ибо означало, что в Замке о нем все, что нужно, знали, сопоставили силы и, усмехаясь, вступили в борьбу. Но, с другой стороны, это было и выгодно, так как, по его мнению, доказывало, что его недооценивают, и, значит, он будет иметь больше свободы, чем поначалу мог надеяться. А если они думали, что этим уверенно-пренебрежительным признанием его землемерства будут держать его в постоянном страхе, то они ошиблись: его слегка перетряхнуло, но не больше.

От робко приблизившегося Шварцера К. отмахнулся, переселяться в комнату хозяина, к чему его настойчиво склоняли, он отказался, принял только стаканчик, предложенный хозяином «на сон грядущий», а от хозяйки — умывальный таз, мыло и полотенце, — и ему даже не пришлось требовать, чтобы очистили залу, потому что все затеснились к выходу, отворачивая на всякий случай лица, чтобы завтра он не смог их опознать. Лампу потушили, и К. мог наконец отдохнуть. Он спал глубоким сном до самого утра — разве что временами его слегка тревожили шнырявшие вокруг крысы.

После завтрака, за который — как и за весь постой К. — заплатить, по словам хозяина, должен был Замок, он хотел сразу же идти в деревню. Но хозяин, с которым он, помня его вчерашнее поведение, разговаривал только о самом необходимом, все крутился около него с немой просьбой в глазах, и К. сжалился над ним и позволил ему подсесть на минутку к столу.

— Я еще не знаю графа, — сказал К., — он ведь за хорошую работу должен хорошо заплатить, верно? Когда уезжаешь так далеко от жены и детей, как я, так не с пустыми же руками возвращаться.

— Насчет этого господин может не беспокоиться, на плохую оплату жалоб никогда не слыхали.

— Ну, — сказал К., — я-то не из робких, я и графу могу сказать все, что думаю, но если можно мирно с господами разобраться — это, конечно, куда лучше.

Хозяин сидел напротив К. на краешке подоконника — удобнее сесть он не решался — и все смотрел на К. большими карими испуганными глазами. Только что он сам навязывался К., а теперь, казалось, с радостью убежал бы прочь. Боится, что его станут расспрашивать о графе? Боится, что «господин» — он относил К. к господам — неблагонадежен? Нужно было его отвлечь. К. взглянул на часы и сказал:

— Ну, скоро прибудут мои помощники — сможешь разместить их здесь?

— Конечно, господин, — ответил тот, — но разве они не будут жить с тобой в Замке?

Так легко и охотно отказываться от постояльцев, в особенности от К., которого он безоговорочно определял в Замок?

— Это еще не решено, — сказал К., — сначала я должен узнать, что за работу мне там приготовили. Если мне, к примеру, придется работать здесь, внизу, то разумнее будет здесь же, внизу, и жить. И потом, я боюсь, что эта жизнь там у них, наверху, в Замке, мне не подойдет. Я хочу всегда быть свободным.

— Ты не знаешь Замка, — тихо проговорил хозяин.

— Само собой, — сказал К., — не следует судить раньше времени. Пока что я действительно знаю о Замке только то, что они умеют подыскать настоящего землемера. Но, быть может, у них найдутся и другие достоинства.

И он поднялся, чтобы освободить от своего присутствия беспокойно кусавшего губы хозяина. Завоевать доверие этого человека было непростым делом.

К. уже уходил, когда его внимание привлек висевший на стене темный портрет в темной раме. Он заметил его, еще лежа на мешке, но тогда издали не различил деталей и решил, что сам портрет вынут из рамы и видна только черная задняя доска. Теперь оказалось, что это все-таки был портрет, — поясной портрет мужчины примерно лет пятидесяти. Голова его так низко склонялась на грудь, что уже почти не видно было глаз; казалось, что решающая роль в наклоне головы принадлежит высокому массивному лбу и мясистому крючковатому носу. Окладистая борода, из-за наклона головы вдавленная у подбородка, ниже начинала топорщиться; левая рука с широко расставленными пальцами утонула в ее густом волосе, но поднять голову все-таки не могла.

— Кто это? — спросил К. — Граф?

К. стоял перед портретом и даже не обернулся к хозяину.

— Нет, — ответил хозяин. — Кастелян.

— Основательный у них в Замке кастелян, что да, то да, — сказал К., — жаль, что у него такой непутевый сын.

— Нет, — сказал хозяин и, тихонько потянув К. за рукав, чтобы К. к нему наклонился, прошептал ему на ухо: — Шварцер вчера хвастался. Его отец всего лишь младший кастелян, да и то — из последних.

К. в этот момент почудилось, что с ним разговаривает ребенок.

— Вот негодяй! — воскликнул К. смеясь, но хозяин не засмеялся вместе с ним, а сказал:

— Его отец — тоже могущественный человек.

— А! — отмахнулся К. — Для тебя все могущественные. Я, наверное, тоже?

— Ты, — робко, но с серьезностью в голосе ответил хозяин, — для меня не могущественный.

— В таком случае ты просто отменно наблюдателен, — сказал К., — да, по правде говоря, могущественным меня действительно не назовешь. И по этой причине я питаю к могущественным, пожалуй, не меньше почтения, чем ты, только я не так откровенен, как ты, и не всякий раз готов в этом признаваться.

И чтобы утешить его и расположить к себе, К. потрепал хозяина по щеке. Тот наконец слегка улыбнулся. Он действительно был еще мальчик, с нежной кожей, с едва пробивающимися усиками. Откуда взялась у него эта тучная, старообразная жена? Сквозь маленькое окошко в стене было видно, как она, растопырив локти, возится там, на кухне. Но сейчас К. побоялся продолжать расспросы, побоялся спугнуть добытую наконец улыбку. Поэтому он только кивнул, чтобы тот открыл ему дверь, и вышел в яркое зимнее утро.

Теперь он видел вверху Замок, его контуры отчетливо рисовались в ясном воздухе, подчеркивала их и тонкая кайма лежавшего везде и повторявшего все очертания снега. Впрочем, кажется, наверху, на горе, снега было намного меньше, чем в деревне, где К. пробивался вперед почти с таким же трудом, как вчера на тракте. Здесь снег поднимался под самые окна хижин — и тут же снова наваливался на низкие крыши, а вверху, на горе, все было высоким, свободным и легким, по крайней мере, так это выглядело отсюда.