Франц Кафка - Замок

И К. повис на его руке. Было совсем темно, лица Барнабаса К. вообще не видел, фигуру — смутно, и руку его он нашел не сразу, а некоторое время ловил наугад.

Барнабас уступил, они удалялись от трактира. Однако К. чувствовал, что, несмотря на крайнее напряжение, он не в состоянии идти с такой же скоростью, как Барнабас, что он сковывает его движения и что в обыкновенных обстоятельствах уже из-за этой мелочи все бы сорвалось, особенно если бы встретился переулок вроде того, в котором К. утром тонул в снегу: оттуда его могли вытащить только руки Барнабаса. Но сейчас он отгонял от себя эти тревожные мысли; успокаивало его и молчание Барнабаса: раз они оба молчали, значит, и для Барнабаса смысл того, что они идут вместе, мог быть только в самом продолжении их пути.

Они шли, но К. не знал куда, он ничего вокруг не узнавал. Он не знал даже, прошли ли они уже церковь или нет. Из-за тех усилий, которые приходилось затрачивать на ходьбу, он никак не мог собраться с мыслями, и они, вместо того чтобы все время устремляться к цели, блуждали. Снова и снова всплывали видения родины, воспоминания о ней переполняли его. Там тоже на главной площади стояла церковь, почти со всех сторон ее окружало старое кладбище, а его — высокая стена. Лишь очень немногие из мальчишек могли забраться на эту стену, К. это пока не удавалось. Их толкало к этому не любопытство: на кладбище для них давно уже не было тайн, сквозь маленькую решетчатую калитку в стене они не раз пробирались туда. Но вот эту гладкую, высокую стену им хотелось покорить. И однажды утром (тихая пустая площадь была вся залита светом, никогда еще — ни до этого, ни после — он не видел ее такой!) ему удалось это поразительно легко; на том месте, где немало его атак уже захлебнулось, он, зажав в зубах маленький флаг, вскарабкался на стену с первой же попытки. Еще струились под ним осыпи, а он уже был наверху. Он воткнул флаг, ветер натянул лоскут, он посмотрел вниз и вокруг, и через плечо назад, на вжавшиеся в землю кресты; в этот миг никого там не было выше его. Потом случайно прошел мимо учитель и сердитым взглядом согнал К. вниз. Спрыгивая, К. ушиб колено и с трудом добрался до дому, но все-таки он был на стене. Ему казалось тогда, что это ощущение победы будет служить ему опорой всю жизнь — и это было не так уж глупо, ибо сейчас, через много лет, в эту снежную ночь, когда он повисал на руке Барнабаса, оно пришло ему на помощь.

Он вцепился крепче, Барнабас почти тащил его; молчание не прерывалось. Про направление К. знал только то, что, судя по состоянию дороги, они еще не сворачивали на боковые улицы. Он похвалил себя за то, что ни трудности пути, ни даже беспокойство об обратной дороге не удержали его и он продолжает идти. В конце концов, на то, чтобы его могли волочить дальше, его сил, наверное, еще хватит. И не может же эта дорога тянуться бесконечно? Днем до Замка было рукой подать, а посыльный, конечно, знает кратчайший путь.

Вдруг Барнабас остановился. Где они? Дальше это не пройдет? Может быть, Барнабас хочет отделаться от К.? Ему это не удастся. К. вцепился в Барнабасову руку так, что чуть не заболела своя. Или все-таки невероятное произошло, и они уже в Замке или перед его воротами? Но они же, насколько К. помнил, совсем не поднимались в гору. Или Барнабас провел его по такой незаметно поднимавшейся дороге?

— Где мы? — спросил К. тихо, скорей себя, чем его.

— Дома, — так же тихо ответил Барнабас.

— Дома?

— Но теперь осторожней, господин, не поскользнись. Дорога идет вниз.

— Вниз?

— Тут всего несколько шагов, — прибавил тот, уже стуча в какую-то дверь.

Открыла девушка; они стояли на пороге большой комнаты, почти в темноте, так как только в дальнем левом углу над столом висела жалкая керосиновая лампа.

— Кто с тобой, Барнабас? — спросила девушка.

— Землемер, — сказал он.

— Землемер, — повторила девушка громче в сторону стола.

В ответ там поднялись двое стариков — мужчина и женщина — и еще одна девушка. С К. поздоровались, Барнабас всех ему представил; это были его родители и его сестры, Ольга и Амалия. К. едва взглянул на них; с него стали снимать мокрую накидку, чтобы высушить у печи, К. позволил снять.

Итак, не оба они дома, а только Барнабас дома. Но почему они здесь? К. отвел Барнабаса в сторону и спросил:

— Почему ты пошел домой? Или ты живешь в пределах Замка?

— В пределах Замка? — повторил Барнабас, будто не понимая К.

— Барнабас, — сказал К., — ты же хотел из трактира идти в Замок.

— Нет, господин, — сказал Барнабас, — я хотел идти домой, я только утром пойду в Замок, я там никогда не ночую.

— Так, — проговорил К., — значит, ты хотел идти не в Замок, а только сюда. — Менее светлой показалась К. его улыбка, менее значительным он сам. — Почему ты мне этого не сказал?

— Ты меня не спрашивал, господин, — ответил Барнабас, — ты хотел мне только дать еще одно поручение, но не в зале и не в твоей комнате, тогда я подумал, что ты мог бы без помех дать мне это поручение здесь, у моих родителей. Они все сейчас же уйдут, если ты прикажешь, и, если тебе у нас больше нравится, ты мог бы здесь и переночевать. Я неправильно сделал?

У К. не было сил отвечать. Так, значит, недоразумение, пошлое, низкое недоразумение, а К. целиком доверился этому человеку. Позволил заворожить себя Барнабасовой узкой, блестящей, как шелк, курткой, которую этот сейчас расстегнул, и под ней показалась грубая, грязно-серая, в многочисленных пятнах рубашка, прикрывавшая могучую квадратную грудь слуги. И все вокруг ему не только соответствовало, но в чем-то даже превосходило его: и старый подагрик-отец, передвигавшийся больше при помощи своих все ощупывавших рук, чем на ногах, которые он медленно подтаскивал не сгибая, и мать со сложенными на груди руками, которая из-за своей толщины тоже могла делать только самые крохотные шажки. Оба, отец и мать, с тех самых пор, как К. вошел, двигались к нему из своего угла, но все еще никак не могли добраться. Сестры, блондинки, похожие друг на друга и на Барнабаса, но с более твердыми, чем у Барнабаса, чертами, высокие, крепкие девушки, обступили пришельца. Они ожидали от К. какого-нибудь приветствия, но он ничего не мог сказать; хотя он считал, что здесь, в деревне, каждый может быть ему полезен — и, по-видимому, так это и было, — но вот именно эти, окружавшие его сейчас люди его совершенно не интересовали. Будь он в состоянии в одиночку одолеть дорогу до трактира, он тут же ушел бы. Возможность пойти с Барнабасом в Замок утром его нисколько не привлекала. Сейчас, ночью, он хотел бы незамеченным проникнуть в Замок вместе с Барнабасом, но с тем Барнабасом, каким он ему представлялся до сих пор, с самым близким ему человеком из всех, кого он здесь встретил и о котором он в то же время думал, что тот куда более важная птица, чем кажется, и гораздо теснее связан с Замком. Но с отпрыском этой семьи, к которой он вполне принадлежал (он уже сидел среди них за столом), с человеком, который — показательная деталь — даже не имел права переночевать в Замке, с ним под руку средь бела дня идти в Замок было невозможно, это была бы смехотворно безнадежная попытка.