Чарльз Диккенс - Холодный дом

С тех пор как он подвел меня к крыльцу нашего дома, чтобы я прочла его название, я ни разу не замечала, чтобы ветер дул с востока. Однажды я сказала опекуну, что теперь как будто никогда не бывает восточного ветра, а он сказал: что правда, то правда, в самом деле не бывает; в один памятный день ветер навсегда перестал дуть с востока.

Мне кажется, что моя дорогая подруга стала еще красивее прежнего. Скорбь, омрачившая Аду и теперь исчезнувшая, как бы омыла ее невинное личико, и оно стало каким-то возвышенно-непорочным. По временам, когда я поднимаю глаза и вижу, как она в черном траурном платье, которого еще не снимает, дает урок моему Ричарду, я чувствую, – трудно это выразить! – как приятно мне было бы знать, что она поминает в своих молитвах свою милую Эстер.

Я назвала мальчика «мой Ричард»! Но ведь он говорит, что у него две мамы, и я одна из них.

Сбережений у нас немного, но мы живем в достатке и ни в чем не нуждаемся. Всякий раз, как я выхожу из своего дома с мужем, я со всех сторон слышу, как благословляют его люди. Всякий раз, как я вхожу в чужой дом, чей бы он ни был, я слышу хвалы моему мужу или читаю их в благодарных глазах. Всякий раз, как я вечером ложусь спать, я засыпаю с уверенностью, что сегодня он облегчил чьи-то страдания и утешил человека в беде. Я знаю, что многие, очень многие неизлечимые больные в последний свой час благодарили его за терпеливый уход. Разве это не богатство?

Люди хвалят даже меня, как жену своего доктора. Людям приятно встречаться даже со мной, и они ставят меня так высоко, что это меня очень смущает. Всем этим я обязана ему, моему возлюбленному, моей гордости! Это ради него меня любят, так же как я делаю все, что делаю в жизни, ради него.

Дня два назад, нахлопотавшись к вечеру, – надо было приготовиться к приезду моей дорогой подруги, опекуна и маленького Ричарда, которые прибудут завтра, – я пошла немного посидеть на крыльце, милом, памятном крыльце, и вдруг Аллен вернулся домой. Он спросил:

– Что ты здесь делаешь, бесценная моя Хозяюшка?

А я ответила:

– Луна светит так ярко, Аллен, а ночь так прекрасна, что мне захотелось тут посидеть и подумать.

– О чем же ты думала, моя милая? – спросил Аллен.

– Какой ты любопытный! – отозвалась я. – Мне почти стыдно говорить об этом, но все-таки скажу. Я думала о своем прежнем лице… о том, каким оно было когда-то.

– И что же ты думала о нем , моя прилежная пчелка? – спросил Аллен.

– Я думала, что ты все равно не мог бы любить меня больше, чем теперь, даже останься оно таким, каким было.

– Каким было когда-то? – со смехом проговорил Аллен.

– Ну да, разумеется, – каким было когда-то.

– Милая моя Хлопотунья, – сказал Аллен и взял меня под руку, – ты когда-нибудь смотришься в зеркало?

– Ты же знаешь, что смотрюсь; сам видел.

– И ты не видишь, что никогда еще ты не была такой красивой, как теперь?

Этого я не видела; да, пожалуй, не вижу и сейчас. Но я вижу, что дочурки у меня очень хорошенькие, что моя любимая подруга очень красива, что мой муж очень хорош собой, а у моего опекуна самое светлое, самое доброе лицо на свете, так что им совсем не нужна моя красота… даже если допустить…

В августе 1853 г. ( Прим. автора. )

Искаж. фр. il fault manger – нужно питаться.

Parler – говорить ( фр. ).