Хулио Кортасар - Счастливчики

Дверь его каюты находилась в двух шагах, но Фелипе, похоже, воспринял просьбу естественно, как жест, подводившей черту под неловкой ситуацией, после чего можно было спокойно двигаться дальше.

— Стюард — настоящий ас, — сказал Фелипе. — Вы видели когда-нибудь, чтобы он входил или выходил из каюты? Я — нет, но приходишь — и все прибрано, постель застлана… Погодите, сейчас дам табак.

Он швырнул полотенце в угол, включил вентилятор. И пока искал табак, рассказывал, как ему нравится электрическое оборудование каюты, какая замечательная ванная комната, до чего хорошее освещение, продумано все до мелочей. Стоя спиной к Раулю, он наклонился к нижнему ящику комода, поискал табак. Нашел и протянул Раулю, но тот словно не замечал протянутой руки.

— Что такое? — спросил Фелипе, все еще протягивая руку.

— Ничего, — сказал Рауль, не беря коробку. — Смотрю на тебя.

— На меня? Ну…

— У тебя такое тело, девочек, наверное, покорил тьму.

— Ну… — повторил Фелипе, не зная, что делать с коробкой. Рауль взял коробку и, сжав его руку, притянул к себе. Фелипе вырвался, но назад не отступил. Казалось, он больше смущен, чем испуган, и когда Рауль шагнул к нему, он не двинулся с места, только опустил глаза. Рауль положил руку ему на плечо и медленно провел вниз по руке.

— Весь мокрый, — сказал он. — Иди же, помойся.

— Само собой, — сказал Фелипе. — Я мигом.

— Оставь дверь открытой, чтобы разговаривать.

— Но… Мне-то все равно, но вдруг старик войдет…

— А что, по-твоему, он может подумать?

— Не знаю.

— А если не знаешь, значит, не важно.

— Да нет, но…

— Стесняешься?

— Я? С чего это мне стесняться?

— Мне показалось. А если боишься, как бы отец чего не подумал, можем запереть дверь.

Фелипе не знал, что сказать. Неуверенно подошел к двери, запер на ключ. Рауль ждал, медленно набивал трубку. Смотрел, как тот оглядывает шкаф, кровать, словно ищет что-то, тянет время, никак не может решиться. Достал из комода белые носки, трусы, положил их на кровать, снова взял их, понес в ванную комнату, оставил на никелированном табурете возле душа. Рауль закурил трубку и смотрел. Фелипе открыл кран, попробовал воду. И, стоя лицом к Раулю, быстрым движением стянул плавки и юркнул под душ, словно спрятался за водой. Принялся энергично намыливаться, не глядя на дверь, засвистел. Свист получался неровным, прерывистым — от неровного, взволнованного дыхания, да и вода все время попадала в рот.

— В самом деле, у тебя замечательное тело, — сказал Рауль, становясь против зеркала. — В твоем возрасте многие мальчишки еще не знают, что они такое, а ты уже… Видал я таких ребят, как ты, в Буэнос-Айресе.

— В клубе? — сказал Фелипе, не представлявший ничего другого. Он все еще стоял лицом к нему, стесняясь повернуться спиной. Что-то глухо зудело у него в голове; наверное, это вода била по ушам и попадала в глаза, или что-то другое, внутри него, крутилось, начисто лишая воли и власти над собственным голосом. Он машинально продолжал намыливаться, стоя под душем, и вода тут же смывала пену. Если бы Беба узнала… А за всем этим где-то далеко-далеко билась мысль об Алфиери, что Алфиери мог быть бы этим, который стоит и курит, и смотрит, как смотрят сержанты на голых новобранцев, или врачи, вроде того, с улицы Чаркос, который заставлял его ходить с закрытыми глазами и вытянутыми вперед руками. И в конце концов он решил, что Алфиери (да нет, это же не Алфиери) просто смеется над его неловкостью, и его взяло зло, какой же он все-таки дурак; он резко завернул кран и стал намыливаться по-настоящему, яростно, взмыливая горы белой пены на животе, под мышками, на шее. Его уже почти не трогало, что Рауль смотрит на него, в конце концов, оба они — мужчины… Но он лгал себе, и некоторых движений, намыливаясь, избегал, и все время старался стоять прямо и не поворачиваться спиной, и старательно мыл главным образом руки, грудь, шею и уши.

Потом поставил ногу на край выложенной зеленой мозаикой ванны, немного наклонился и стал намыливать щиколотки и икры. Ему казалось, что он моется уже несколько часов. Душ не доставил никакого удовольствия, и все равно ему трудно было закрыть кран и вылезти из ванны вытираться. Когда же он наконец выпрямился — с мокрых волос вода текла в глаза, — Рауль протягивал ему снятое с вешалки полотенце, издали, стараясь не наступить на забрызганный мыльной пеной пол.

— Ну, лучше стало?

— Само собой. После физических упражнений душ всегда помогает.

— И особенно — после определенных упражнений. Ты не понял меня, когда я сказал, что у тебя великолепное тело. А я хотел узнать, нравится ли тебе, когда такое говорят женщины.

— Конечно, каждому нравится, — сказал Фелипе, чуть поколебавшись перед словом «каждому».

— И со многими уже спал или только с одной?

— А вы? — сказал Фелипе, надевая носки.

— Ответь, не стесняйся.

— Я еще молодой, — сказал Фелипе. — Откуда же у меня многие.

— Вот это мне нравится. Значит, еще ни с одной.

— Ну, это тоже не так. В подпольном… Конечно, это не совсем то.

— А, значит, ты бывал в подпольном борделе. Я думал, что их уже в округе не осталось.

— Парочка осталась, — сказал Фелипе, причесываясь перед зеркалом. — У меня друг с пятого курса, он мне и рассказал. Некий Ордоньес.

— И тебя впустили?

— Конечно, впустили. Я же ходил с Ордоньесом, а у него абонемент. Два раза были.

— Тебе понравилось?

— Само собой.

Он погасил свет в ванной и прошел мимо Рауля; тот не двинулся с места. Слышал, как он открыл ящик — искал рубашку или тапочки. Рауль постоял немного во влажной полутьме, спрашивая себя, да что же это… Однако задаваться этим вопросом даже не имело смысла. Он вышел из ванной и сел в кресло. Фелипе уже облачился в белые брюки, но торс еще оставался обнаженным.

— Если тебе не хочется говорить о женщинах, то не надо, я просто так спросил, — сказал Рауль. — Подумал, что ты в таком возрасте, когда этими вещами интересуются.

— А кто сказал, что я не интересуюсь? Какой вы странный все-таки, иногда напоминаете мне одного моего знакомого…

— Он тоже разговаривает с тобой о женщинах?

— Иногда. Но он странный… Бывают такие странные люди, так ведь? Я не имею в виду вас…

— Обо мне не беспокойся, наверное, я иногда могу показаться тебе и странным. Так этот твой знакомый… Расскажи мне о нем, и покурим вместе. Если хочешь.

— Само собой, — сказал Фелипе, чувствуя себя гораздо увереннее одетым. Он надел синюю рубашку навыпуск, достал свою трубку. Сел в другое кресло и подождал, пока Рауль протянул ему табак. У него было ощущение, что он от чего-то ушел, как будто то, что происходило, могло быть совсем иным. Только сейчас он понял, что все время был напряжен, насторожен и словно ждал, что Рауль сделает что-то, но не сделал, или скажет что-то, но не сказал. Ему стало почти смешно; он неловко набил трубку и раскурил ее с двух спичек. Начал рассказывать про Алфиери, что он за жук, этот Алфиери, и как он запросто переспал с адвокатской женой. Он рассказывал не все подряд, в конце концов, Рауль ведь заговорил о женщинах, так что вовсе не обязательно было рассказывать про Виану и Фрейлиха. И без этого у него найдется что порассказать про Алфиери и Ордоньеса.