Фабио Карпи - Собаки Иерусалима

Зажмурив глаза, слуга и хозяин наслаждаются ниспосланной им небом благодатью: Никомед в своих негнущихся доспехах, Рамондо в своих жалких лохмотьях.

– Иерусалим…

– Иерусалим…

Внезапно дождь прекращается, гроза, отгремев последними затухающими раскатами, уходит.

Никомед с помощью Рамондо снимает с себя доспехи.

– Теперь они мне уже ни к чему.

– Вы так думаете, хозяин?

– Конечно, мы ведь уже в Иерусалиме. Дошли все-таки.

Никомед разглядывает обгоревший ствол дерева, на котором не осталось ни единой зарубки. Обнаженным мечом он высекает на нем крест.

Рамондо отжимает свое намокшее тряпье и садится на камень.

Некоторое время оба молчат, любуясь закатом: огненный солнечный диск медленно садится за замок. Судя по всему, барон растроган:

– Какая красота! Надо бы радоваться, но у меня даже на это сил не осталось… Всю свою энергию израсходовал…

Рамондо в задумчивости мотает головой, потом поднимает лицо ко все еще стоящему хозяину.

– А сейчас, господин, я хочу сказать вам одну вещь, если вы, конечно, позволите.

Никомед в знак согласия кивает головой.

– Я, пожалуй, остался бы здесь, в Иерусалиме, опять-таки если вы разрешите…

Никомед, не скрывая удивления, делает шаг к своему слуге.

– Ты не хочешь домой?

– Понимаете, господин, родных у меня никого нет, своего дома тоже, и вообще я – слуга. Если вы мне позволите остаться здесь, я сделаюсь свободным человеком и мне уже не надо будет мучиться и тащиться в обратный путь. Он такой долгий.

Никомед хитро улыбается:

– Долгий? Долгим был путь туда, а обратный будет коротким. Мы же свой обет выполнили.

Рамондо смотрит на него удивленно и с надеждой…

– Ну, коли так…

Вдруг до их ушей доносится безутешный плач ребенка.

Никомед, нахмурившись, спрашивает:

– А это что такое? В Иерусалиме кто-то плачет?

Рамондо вскакивает с камня.

– Это ребенок, господин.

Оба направляются к месту, откуда доносится плач, и видят на дорожке ползающего на четвереньках малыша из замка.

Никомед берет его на руки, и ребенок тотчас умолкает.

– Очевидно, мальчонка заблудился, хотя это весьма странно, если учесть, что он еще даже ходить не умеет.

– Его нужно отнести домой.

Никомед согласно кивает, а малыш, сразу же освоившись с новой ситуацией, играет его бородой.

– Конечно. Но нам ведь неизвестно, где он живет.

– Я, кажется, знаю, господин. С вашего позволения, я вас туда отведу. С этими словами Рамондо направляется в сторону замка. За ним с видимым удовольствием, держа на руках ребенка, следует Никомед.

Через несколько секунд метрах в десяти от них появляется девушка. Совершенно ясно, что она оставила ребенка в этом месте специально для того, чтобы Никомед мог его найти.

Никомед растянулся на своей громадной кровати под балдахином и крепко спит.

Рядом с ним в постели копошится полуголый ребенок. То и дело встречая на своем пути множество препятствий, он подбирается на четвереньках все ближе к лицу Никомеда. Стоит барону повернуться во сне, как перед малышом вырастает неодолимая гора.

И все же, поползав вокруг этого гигантского и неспокойного тела, мальчишка достигает своей цели, то есть добирается до лица барона. Сначала он теребит его за бороду, потом дергает за ухо и даже засовывает ему в нос свой пальчик.

Никомед приоткрывает сначала один глаз, потом второй и окончательно просыпается.

– Ты опять здесь?

Барон смотрит на малыша, строго нахмурив брови, и, не отрываясь от подушек, подхватывает его и поднимает на вытянутых руках.

– Ты, наверно, думаешь, что я ничего не замечаю, – говорит он. – Как бы не так. Знаю прекрасно, что это твоя мать подсунула тебя сюда. Она только и ждала, когда я засну. Выходит, она вовсе не так глупа, как утверждает священник. Это я глупец, потому что все больше привязываюсь к тебе. Нет, твоя мать не дура. Она сумасшедшая. И я тоже, наверно, сумасшедший. А ты? Может, и ты сумасшедший?

Никомед несколько раз подбрасывает малыша, и тот радостно взвизгивает.

– А знаешь, что мне привиделось во сне? То же самое, о чем мечтает твоя мать наяву. Да-да, мне снилось, что я – твой отец.

Он опускает ребенка и устраивает его у себя под боком.

– Правда, если мне придется признать перед всем миром, что ты мой сын, то нам следует с тобой договориться хотя бы по принципиальным вопросам. Если не ошибаюсь, у философов это называется «синергией…»

Ребенок издает булькающий звук, в котором Никомеду слышится одобрение.

– Для начала скажем, что тебя, например, вообще не существует.

Лицо малыша морщится: он вот-вот заплачет.

– Нет, нет, не пугайся. Если нет тебя, значит, нет и меня. В общем, нет окружающего нас мира.

Никомед громко зевает, потом делает ребенку «козу». Малыш смеется.

– А если окружающего мира нет, что нам остается делать? По-моему, лучше всего лечь спать. Да, уверяю тебя, так будет лучше. И пусть нам приснится, что мы существуем, а вовсе не спим.

Никомед тщательно укрывает малыша одеялом, нежно прижимает к себе и закрывает глаза.

– Ты тоже попробуй. Увидишь, это забавно.

Ребенок, полежав немного с широко открытыми глазками, вскоре тоже смежает веки. По-видимому, оба заснули.

В сфере духа (лат.).

Во времени(лат.).

Душа невесомая, нежная лишь гостья и попутчица тела (лат.).

Такова воля Господня (лат.).

Глупый раб, несчастный глупец (лат.)