Хуан Васкес - Нетленный прах

– Ну что? Убил?

Мастеровой – не глядя на него или глянув искоса – ответил:

– Да, убил.

И вслед за тем завернул за угол, в западную сторону, Тот, что был в лакированных башмаках, по Девятой каррере направился вверх, в противоположную сторону, к горам. Мерседес Грау, чтобы не потерять его из виду, сделала вдогонку два шага и увидела, как тот, пройдя примерно полквартала, встретился еще с одним человеком – тучным, тоже хорошо одетым и в фетровой шляпе. И не поздоровался с ним, как обычно бывает, когда столкнешься на улице со знакомым: нет, дальше оба они зашагали вместе, словно поджидали друг друга. И продолжили путь – вверх по склону мимо дома Урибе, под балконом иезуитского колледжа, меж тем как генерал, привалясь спиной к низкой каменной ограде, истекал кровью под крики, призывы о помощи и топот людей, со всех сторон бежавших по проспекту.

И Ансола спросил себя – кто же этот человек в лакированных башмаках? Кем может быть человек, который спросил у Галарсы: «Убил?» – и, получив утвердительный ответ, удалился с места преступления? Ни полиция, ни следователи не сочли нужным установить его личность; после убийства Урибе Мерседес несколько раз видела его, но так и не выяснила, кто он. Она заметила его – или ей так показалось – в похоронной процессии, провожавшей покойного генерала, видела его – или думала, что видит – среди тех, кто устанавливал мемориальную доску на восточной стене Капитолия. Но и в том, и в другом случае она была одна, ей некого было спросить об этом человеке, а тот исчезал так же внезапно, как появлялся. «Может быть, это была игра воображения?» – думал Ансола. Он знал, что оно способно еще и не на такое, а у жителей Боготы в эти дни воображение бушевало и буйствовало, срывалось с цепи. Как бы то ни было, Мерседес не выдумала себе человека в лакированных башмаках. По крайней мере в этом Ансола был уверен. Этот человек был всамделишный, говорил настоящим голосом, носил настоящие башмаки и, более того, доказывал своим существованием, что Галарса и Карвахаль действовали не в одиночку и что произошло нечто гораздо более значительное и крупное, нежели хотелось считать Саломону Корреалю и Родригесу Фореро. «Нет, – подумал Ансола, – у двоих злоумышленников были сообщники». На убийство генерала Рафаэля Урибе Урибе, проломленный череп которого он держал в руках и поглаживал кончиками пальцев, двое мастеровых решились не на свой страх и риск, не потому, что остались без работы и решили сорвать на политике злость. Тут явно было что-то другое. И с ними заодно действовал и третий, вооруженный не топориком, а кастетом, и еще некто чисто выбритый, одетый лучше, чем нападавшие: он сперва наблюдал на расстоянии, потом предупредил Карвахаля о появлении Урибе, а потом спросил Галарсу о результатах. Сговор , подумал Ансола и тотчас поправился – заговор , и эти слова звучали у него в голове, словно намеренное оскорбление, и заставляли зажмуриваться.

Ближе к марту Ансола заметил небывалое и необъяснимое явление – по всей стране объявилось сколько-то ясновидящих, пророчиц, гадальщиц, предсказавших за несколько дней убийство генерала Урибе. В Симихаке, в ста тридцати пяти километрах от Боготы, пятеро свидетелей подтвердили, что Хулио Мачадо объявил о гибели генерала за сорок дней до того, как она произошла. Когда пророчество сбылось, ясновидящий Мачадо встретился с неким Дельфином Дельгадо и спросил его: «Помнишь, я говорил? Помнишь?» В Тене, расположенной в шестидесяти шести километрах от столицы, человек по имени Эухенио Галарса за несколько месяцев до преступления сказал, что его двоюродный брат станет убийцей генерала. «А я не хотел принимать в этом участия, потому что происхожу из хорошей семьи». Позднее, вынужденный подтвердить сказанное, он заявил, что насчет своего родства с убийцей, которого знал только по имени, солгал, и отрицал все остальное. Нет, он никому не говорил, что заранее знал о готовящемся преступлении, свидетели, без сомнения, просто неправильно его поняли, тем паче что он в тот день был пьян.

Самого известного из этих прорицателей звали Аурелио Кансино. По профессии он был механик и в начале августа 1914 года начал работать во франко-бельгийской промышленной компании, а за несколько недель до убийства генерала в числе других специалистов был нанят на строительство электростанции в Ла-Комоде неподалеку от Суайты, в департаменте Сантандер, в двухстах семидесяти километрах от Боготы. За шестнадцать дней до убийства Урибе товарищи по работе слышали от Аурелио, что генералу Урибе жить осталось самое большее дней двадцать. «Мне это доподлинно известно», – передавали его слова. А когда убийство совершилось, многие слышали, как он злобно повторял: «Жаль, не я его пристукнул. Я бы ему глотку перегрыз и кровь выпил». Еще говорил, что знаком и с Галарсой, и с Карвахалем, прекрасно знает, к какому обществу они принадлежат, и может утверждать с уверенностью и ошибиться не боясь, что оба убийцы ничего не расскажут о своем преступлении. «Им приказано ни словечка больше не говорить», – так, по словам свидетелей, говорил Кансино. Все, кто слышал его пророчество, подступили к нему после того, как прочли про убийство в газетах, и он с самодовольной и удовлетворенной улыбкой сказал им:

– А что я вам говорил, сеньоры?

Спустя несколько дней алькальд Суайты вызвал к себе коллег Кансино и снял с них показания. Те разнились богатством и точностью подробностей, но совпадали по сути: все подтверждали, что Кансино обладал пророческим даром, сверхъестественной способностью прозревать будущее, и знал такие детали из жизни Карвахаля и Галарсы, которые могли быть доступны лишь тому, кто близко общался с ними.

Мигель Ньето

Да, он все помнит. Как-то раз они – было их человек восемь-девять: все работали в компании «Франко-Бельга» – пили пиво и обсуждали убийство генерала Урибе, как и все в те дни, тогда вообще казалось, что в стране не происходит ничего другого. Потом пришел сеньор Аурелио Кансино, а многие из присутствующих помнили его предсказание. Он выпил пару кружек, и язык у него развязался. «Жаль, не я его пристукнул. Выбрали бы меня, я бы с наслаждением ему глотку перегрыз и кровь выпил». Кто-то спросил, о ком он толкует – кто это мог его выбрать? И Кансино тогда рассказал про общество, к которому принадлежали убийцы – большое общество, человек четыреста в него входило. «А руководят им люди большого ума и с большими деньгами. Они и прикроют в случае чего, защитят». Говоря про убийц, Кансино высказался так: «Знаю обоих как облупленных. Они словечка не скажут, потому что клятву давали».

Рафаэль Кортес

Как-то в октябре, вскоре после убийства, мы собрались с товарищами по работе, и среди нас был сеньор Аурелио Кансино. Время от времени мы устраивали такое – пили пиво и разговаривали, что называется, про жизнь. Кансино напомнил, что предсказывал убийство генерала задолго до того, как оно совершилось: «Ну, видите, все вышло по-моему». Остальные принялись спрашивать, как это так у него выходит – все знать наперед, а он довольно свободно сказал про общество, куда входили убийцы. «Я тоже его член, и это большая честь. Выбор мог пасть и на меня. Потому я и перебрался сюда, чтобы миновал меня этот жребий». О каком жребии он говорил? В этом обществе около четырехсот членов, объяснил Кансино, а руководят им весьма важные люди – они-то и выбрали Галарсу с Карвахалем. «А проболтаться они не могут?» – спросил кто-то. «Никогда!» – ответил Кансино: он их знает обоих как облупленных, не той они породы. Незачем им язык распускать: там, где они сейчас, им ничего не грозит, а, во‑вторых, по договору семьи их будут очень хорошо обеспечены. «Им помогут весьма могущественные лица».