Богомил Нонев - Одежда — церемониальная

Наш хозяин был человеком много выше среднего роста, голову его венчала копна желто-рыжих волос, а одевался он подчеркнуто старомодно, так что можно было подумать, что он страшный сноб: вечно мягкие и поношенные воротнички рубашек были, однако, заботливо застегнуты булавкой, которая неизменно виднелась из-под галстука, залоснившегося от старости. Эти рубашки были неизменно в полоску, а галстуки — в ярких, беспорядочно разбросанных пятнах; обувь он носил сорок пятого или сорок четвертого размера, она была прекрасно видна из-под брюк, как будто севших после стирки. Не знаю, почему, его туфли были неизменно на толстой подошве.

Рядом с ним стояла его супруга, тоже высокая, в длинном розовом платье, закрывавшем костлявые щиколотки. Она тоже была какая-то русовато-рыжеватая, с лицом, густо усыпанным мелкими веснушками, в которых, казалось, отражались рыжие волосы.

— Оу, мистер эмбассадор! — хозяин демонстрирует удовольствие при виде гостя, как к тому обязывает протокол. — Я так рад вас видеть! Вы впервые сегодня в этой нашей резиденции, не так ли? Немного позже я проведу вас по дому. Да, это удобное жилище…

И мы вступаем в новую резиденцию. Конечно, я начинаю самостоятельно осматривать гостиные и террасы с видом на море, огромный бассейн в форме почки, группу фонтанов, выбрасывающих одну-единственную неубедительную струйку воды, флюгер и мощную многоствольную антенну. Неужели ей не могли найти другого места и она обязательно должна торчать напоказ, как перистая пальма, напоминая гостям, что ее хозяин самым регулярным образом получает информацию и инструкции из дома? Я спокойно осматриваю новое жилье коллеги, потому что хорошо понимаю: хозяин уже обещал сотне послов и министров провести их по резиденции. Это в порядке вещей. Каждому ясно, что это невозможно, однако священная формула вежливости должна быть соблюдена.

На стенах висели в алюминиевых рамках какие-то цветные прямоугольники, концентрически входящие один в другой, как на картинах Мондриана или Вассарелли, однако автор на оставил своей подписи. При одном из следующих визитов в эту резиденцию мне скажут, что это — полотна художника, очень очень известного в стране господина посла, ах, надо же, имя его вылетело из памяти, но вы, конечно, не могли о нем не слышать, потому что, если я не ошибаюсь, интересуетесь искусством?

И я буду мудро кивать в ответ: ничего, пусть господин посол не беспокоится, имя само вспомнится через некоторое время.

На мраморных столиках выставлены тяжелые хрустальные пепельницы и ониксовые шкатулки с сигаретами; настольные лампы в шелковых абажурах; кое-где к ним прислонены золотые рамки, в которые вставлены фотографии семьи посла и его близких; в рамке побольше — портрет самого президента с автографом, призванный служить еще одним доказательством того, что господин посол действительно является чрезвычайным полномочным представителем господина президента. Но я ему верю и без этого.

Меня всегда удивляло, почему женщины не способны сдержать ни приятного удивления, ни приступа страха. В обоих случаях они издают негромкие восклицания, интригующие и загадочные.

— Иди посмотри! Да скорее же! Ты знаешь, чья это подпись?

По случайному стечению обстоятельств я в самом деле знаю, чья это подпись, потому что именно такой автограф воспроизведен на книге избранных произведений поэта, переведенных на русский язык Корнеем Чуковским. Эту книгу я купил в магазине русской книги на Тырговской улице еще до войны, и сохранилась она у меня только потому, что когда ее у меня попросили, я сказал, что именно сейчас она мне нужна для работы. А подпись гласила: Walt Whitman.

Теперь я видел лист из тетради или записной книжки, вставленный в рамку, на котором великий американский поэт написал:

«Извини меня, что сегодня вечером я не смогу быть у вас. Так получилось. Я навещу вас в ближайшие дни.

Даты не было.

Обращения тоже.

Мы начали гадать о том, как попала на рояль хозяев резиденции эта записка, которая хранилась теперь под стеклом и в золотой рамке; она была с нарочитой небрежностью поставлена рядом с открытыми нотами, которые были просто государственным гимном данной державы.

В эту минуту к нам подошла хозяйка.

— О, вы нашли что-то интересное для себя?

— Да, — сказала моя жена. — Это — автограф Уитмена, не правда ли? Как он попал к вам?

Любопытство всегда делает людей неделикатными.

Веснушки утонули в густом румянце.

— О, вы знаете… Уитмен был братом первой жены моего отца. У нас хранилось много его писем, рукописей, его библиотека, фотографии… Но мои родители любили путешествовать и после его смерти почти все продали. На эти деньги они несколько лет жили в Париже. Я была совсем девочкой, но хорошо помню те годы…

Разумеется, в первый момент это объяснение прозвучало вполне удовлетворительно.

Смотри ты! Значит, бородатый поэт приходится ей дядей! Человек, который повсюду видел рабство и гнет, завсегдатай чердаков и дешевых харчевен, любивший разговаривать с их посетителями:

Он задавал множество вопросов, ответы на которые в последнюю очередь можно было найти в доме, где мы находились…

Потом хозяйка оставила нас, а жена попыталась вызвать интерес к автографу У одного коллеги, однако без успеха, потому что коллега прекрасно знал английский язык, но никогда не интересовался поэзией и не слыхивал пророческого голоса Уитмена, предвещавшего:

Так что записка Уитмена не взволновала его. Мы еще немного побродили по гостиным, положенное число раз воскликнули «Как вы поживаете?» и «Как давно мы виделись!» и потом потихоньку исчезли…

Возвращаясь с приема, мы обычно всю дорогу молчим. На этот раз до дома было километров двадцать, уже давно пережеваны все подробности о том, кто где раньше работал и кого куда теперь переводят, кто как одевается и у кого жена страшна, как смертный грех, да еще замечательно глупа, в то время, как у другого жена молода, но это еще не значит, что она умна. Вообще о чем можно говорить после приема? Однако на этот раз жена поспешила ошеломить меня, что было недозволенным приемом с ее стороны: равномерный шум мотора так хорошо убаюкивает:

— Ты не помнишь, когда родился Уитмен? Что-то здесь не выходит. Как он может приходиться ей дядей, если Уитмен жил в прошлом веке? Вот досада, вечно я не помню, кто когда родился и когда умер! Ты не можешь где-нибудь проверить?