Авраам Иегошуа - История разведенной арфистки

– Так или иначе, приезжай и навести меня, потому что если ты полагаешь, что я должна поменять место жительства, приезжай и подтверди такое решение. Лучше папы и лучше, чем Хони, ты умеешь поговорить со мною по душам. И пусть даже путь, которым ты решила пройти по жизни, абсолютно отличается от моего, сама ты – точное подобие меня, как я – полное подобие тебя, вне зависимости от того, какими путями мы шествуем.

– Ну хорошо. Как ты насчет того, чтобы встретиться завтра за ланчем?

– Прекрасно. И ты сама увидишь, на что похожа здешняя жизнь.

На следующий день за обедом она присоединилась к матери, получив возможность попробовать множество блюд, выставленных на буфетной стойке, оценивая их плюсы и минусы. Ее присутствие вызвало волнение в столовой, и два пожилых джентльмена в легких летних костюмах подошли, «чтобы быть представленными очаровательной дочери, прибывшей издалека».

– Ну, не из такого уж далека, – внесла уточнение ее мать. – На этот раз всего-навсего из Иерусалима. Она приглядывает за моей большой квартирой… до тех пор, пока мой эксперимент по переселению сюда не будет завершен.

– И как этот опыт протекает?

– Не могу сказать. Я словно в тумане… и моя дочь находится здесь для того, чтобы помочь мне разобраться с этим. И решить…

– В каком смысле? – настаивал легко одетый пожилой джентльмен. – Надеюсь, она посоветует вам остаться? Признаюсь, здесь, среди нас, не так уж много людей, подобных ей. Людей, способных так внимательно выслушать рассказ о чужих несчастьях.

– Быть может потому, что я обычно воздерживаюсь от разговоров о моих собственных…

– Но даже, упаси Бог, у вас и случится что-либо, – вставил свое слово второй, столь же элегантно одетый старик, – я уверен, что вы выслушали бы чужую историю с тем же вниманием, сдобрив свои комментарии присущим только вам доброжелательным юмором. Здесь все до одного в полном восторге от того, как вы можете любого из нас выслушать.

Когда мать и дочь вернулись в комнаты, Нóга сказала:

– Ты пробыла здесь всего семь недель и уже заполучила по крайней мере двоих поклонников. Может быть, ты пригласишь их к себе, как тех двоих мальчишек, посмотреть какую-нибудь телепрограмму?

Мама рассмеялась.

– Я знаю, ты сердишься на меня, но на самом-то деле это не я завела роман с этой парой сорванцов. Веришь или нет, но начал все твой папа несколько месяцев тому назад, незадолго до своей смерти, когда он вышел на площадку, чтобы покурить с мистером Померанцем, и заинтересовался мальчишками, которые, подобно горным козлам, скакали по лестничным ступеням, испуская дикие вопли. Он поинтересовался, существует ли способ немного утихомирить их. И в ответ услышал, что младший со странностями и, по-видимому, умственно отсталый, «с лицом ангела»…

– Он не умственно отсталый. На самом деле его можно назвать «избранным»… так будет правильно.

– Если ты считаешь… избранный? Может быть, несчастный… странный… проблематичный?..

– Избранный.

– Так и мистер Померанц назвал его однажды в разговоре с твоим отцом – этот уличный мальчуган – член одного из самых уважаемых и могущественных хасидских кланов, имеющих огромное количество ответвлений. И поскольку это несколько вырождающееся семейство – уместно ли, как ты полагаешь, милая, назвать его дегенеративным?

– Пожалуй, уместно…

– Это, надеюсь, ты понимаешь, происходит из-за их привычки – или скорее обычаев, заключать браки между близкими родственниками, что практикуется на протяжении сотен лет; старшие браться родились хилыми и болезненно-слабыми, так что у него есть неплохой шанс, повзрослев, стать в будущем их лидером и возглавить общину.

– Стать главным раввином. Цадиком. Вождем…

– Да. Но откуда ты знаешь?

– Тот, кто постарше, сказал мне. Иегуда-Цви.

– Отлично. Вижу, ты запомнила его имя. И, как я уже тебе сказала, он сын Шайи, того симпатичного паренька, с которым ты частенько болтала на лестничной площадке, когда была совсем еще девочкой. Сын его не так приятен, как отец некогда, но он умен и чертовски хитер.

– Папа… ты упомянула о папе…

– Да. Папа. Он привязался к ним… быть может потому, что скучал по детям, которых ты его лишила. Которых не подарила нам. Не дала…

– Не дала вам? Вам ?

– Не цепляйся к каждому моему слову, Нóга. Никто из нас, никто и никогда не жаловался ни тебе, ни другим на то, что ты не хочешь заводить детей. Так или иначе, папа проявил к ним участие, к ним и другим соседским ребятам, занимал их играми и разрешил им приходить к нам в дом и смотреть телевизор. Он говорил, бывало, – в шутку конечно, – что странный этот ангел должен некогда возглавить одну из религиозных партий, способных свергнуть правительство, так что наш долг – дать ему возможность привыкнуть к телевидению.

– Милый папа.

– Слишком милый. С его стороны было не слишком мило умереть спустя несколько недель, оставив меня с двумя малолетними сорванцами, стащившими у меня ключ и заставляющими страдать сейчас тебя.

– Мои страдания закончились. Засов их остановит в то время, когда я дома, а на случай, если обнаружится, что они проникли в квартиру, у меня заготовлен для них сюрприз.

– Теперь уже шутишь ты.

– Нисколько.

– И?

– Я выпорю их. Для этого я и купила плетку.

– Плетку?!!

– Да, плетку. Настоящую. У погонщика верблюдов в Старом городе.

– Потрясающе. Слава Богу, что ты не купила ружье.

Нóга зевнула. Тель-авивская жара и сытная еда нагнали не нее сонную одурь и, заметив это, мать предложила ей немного прикорнуть.

– Поспи немножко и отдохни от мыслей о моих делах. А заодно и опробуй эту кровать, потому что я собираюсь, в случае если поддамся на уговоры Хони и переберусь сюда, перевезти ту, электрическую.

– Да уж… та кровать нечто. По ночам я разрываюсь между желанием поспать на ней – или вернуться на ту, на которой спала в молодости.

– Правда? Знаешь, ведь и со мной то же, после того как папа умер, я вдруг поняла, насколько узка была та кровать, на которой мы проспали столько лет; Бог знает, как мы на ней умещались. Когда в нашей квартире появилась эта электрифицированная модель, я не могла сделать окончательный выбор и принялась едва ли всю ночь бродить по спальне – начала с электрической, затем отправилась к твоей, заснула, а проснувшись, побрела к кровати Хони, чтобы оттуда перебраться на диван в гостиной, закончив это путешествие на электрической. И, бродя между кроватями, я поняла, что, так или иначе, в моем распоряжении отныне будет четыре спальных места, а еще – что утром мне нужно будет застелить четыре постели. Так что хочу я того или нет, я должна остановить свой выбор на чем-то одном, ибо, перебравшись в Тель-Авив, я буду владеть лишь одной-единственной из всех этих кроватей.