Хэрриет Эванс - Сад утрат и надежд [litres]

Мисс Брайант придумала для Лидди песенку, как бы в шутку, и теперь Лидди должна была ее петь каждый раз, когда гувернантка или Мэри заходили в комнату, а если она не делала этого, мисс Брайант била ее домашней туфлей или лишала на весь день пищи. А зимой, обещала она, не будет угля для печи. Поэтому когда Мэри входила, сестра встречала ее такой песней:

Она монотонно пела это, опустив голову, некоторые слова застревали у нее в горле, когда Мэри смотрела на нее. Мисс Брайант одобрительно кивала:

– Вот, мы видим, что ты можешь быть хорошей, когда постараешься!

Отец уехал в Париж, где у него были, по его словам, инвестиции, через неделю после того как он привез Лидди от Неда Хорнера. На этот раз он намеревался прожить там месяцев шесть или даже дольше. Перед его отъездом Мэри умоляла отца не оставлять их с мисс Брайант, но за свое заступничество была наказана: ее заперли в комнате без еды на три дня.

– Я должен убедиться, что ты будешь слушать мисс Брайант, а то кто знает, что еще опять взбредет тебе в голову, – сказал ей отец. – Неужели ты не понимаешь, что Лидия плохо на тебя влияет? Неужели ты не видишь, моя дорогая, что она едва не опозорила на всех? Ронсли теперь не прикоснется к ней… да и никто не прикоснется.

– Нед любит ее, отец… – Это был единственный раз, когда Мэри упомянула его имя, и отец пришел в страшную ярость. До этого лета Мэри считала отца строгим, но порядочным. Теперь она разглядела его истинную натуру. Он был ничтожным скрягой.

– Она не выйдет за него. Она ни за кого не выйдет замуж.

На третий день заточения в своей комнате Мэри полуослепла и впала в прострацию от голода и страха, и перед ней всплыла картина, как Лидди и Нед смеялись в саду, как его пальцы положили деревянную фигурку на ее маленькую ладонь, как у сестры порозовели от смущения щеки, с какой страстью глядел на нее Нед. И когда она проснулась, обливаясь потом в холодной комнате, то подумала: это нечестно. Сестра – причина их несчастий.

Но она отбросила такую мысль, потому что уже понимала где-то в своем подсознании, что ей надо держаться за сестру. Отец и мисс Брайант будут пытаться их разлучить или сломить.

Они уже сломали жизнь Пертви, изгнали его из дома накануне отъезда отца из-за какой-то раздутой истории с девицей, которая работала в шляпном ателье на Крэнборн-стрит и чинила летний капор Лидди. Пертви должен был смотреть в отцовском кабинете, как его имя стиралось из Библии. Мисс Брайант выполняла этот акт, а отец лил крокодиловы слезы. Мэри остро чувствовала, что это неправильно, но из всех отвратительных подробностей этого фарса ее больше всего возмущало, что Библия принадлежала маме, а до этого ее отцу. В нее были аккуратно вписаны имена его детей: Элен Александра Миртл, 1850, и Шарлотта Гвендолин Миртл, 1852. Мама сделала то же самое и записала туда ее детей. Мисс Брайант не имела никакого права стирать их имена.

Но она их стерла. И что они могли поделать?

Итак, по вторникам Мэри было позволено проводить час с сестрой и приносить ей чай. Мисс Брайант держала ее на скуднейшем рационе – тапиока или рис и черствый хлеб, – и Лидди утратила свою юную красоту. Ее кожа стала серой и восковой. Ей разрешалось гулять раз в неделю в саду, в красном плаще. Она сшила его сама себе из ткани, купленной Ханной, причем ее заставили просить Ханну об этой услуге. На спинке плаща были нашиты черными нитками полоски белого ситца, составлявшие слова «подлая», «лгунья», «тупица». Мэри видела, как плакала Лидди, единственный раз, когда ей пришлось показаться Ханне в этом плаще, а Ханна покачала головой и спокойно сказала:

– Нет, только не для меня, мисс Лидди. Никогда этого не будет. Вы моя дорогая, ваша мать смотрит на вас, как и моя дорогая мама.

Они знали, что это была ложь. Мать Ханны сбилась с пути истинного и кончила свои дни в работном доме, и их мать взяла с собой Ханну, свою служанку, когда приехала из Годстоу к мужу в Лондон. Сестры знали, что Ханна любила их, потому что любила их мать. Мясник Гамбол, их лучший друг в детстве, покачал головой и поскорее ушел, словно не мог видеть мисс Лидию в таком состоянии бесчестия, поскольку мисс Брайант этого и хотела – бесчестия и молчания.

– Милая сестра? Можно мне войти?

Она тихонько открыла дверь, сжимая в руке маленький узелок, который тайком пронесла наверх. Лидди сидела на кровати в ночной рубашке, опустив голову, босые ноги на полу. Каждый раз, приходя к сестре, Мэри замечала, что комната все больше пустела. На прошлой неделе Мэри взяла из своей спальни персидский ковер с узором из роз. Это был ковер их матери, она привезла его с собой из родного дома. Мэри принесла его Лидди, чтобы украсить ее комнату, но ночью, когда она спала, кто-то вернул ковер в ее спальню.

Воздух был спертый, тяжелый от запаха сгоревших свечей. Ставни постоянно закрыты. Поначалу мисс Брайант позволяла открывать их на час, но через некоторое время Лидди перестала это делать.

– Дорогая моя, почему ты не оделась?

– Сегодня не могу, потому что я не съела ужин. В рисе были черви. Я спрятала его под кроватью и солгала мисс Брайант. Вот мне и пришлось сидеть сегодня в ночной рубашке, – уныло ответила она.

– Может, мы прогуляемся по саду?

– Зачем? – Она даже не подняла глаз и не взглянула на Мэри.

– Лидди… – Мэри села рядом с ней на кровать. – Смотри, я купила тебе свежие незабудки, а вот миндальное пирожное. Миссис Лидгейт сказала, что оно должно тебе понравиться. – Она торопливо положила мягкое ромбовидное пирожное на ладонь сестры. Но Лидди уронила его на пол.

– Я не голодная.

Под ее глазами были лиловые круги, уголки рта потрескались. В горле у Мэри, в ее голове и теле запульсировала паника.

– Лидди, дорогая, это угощение для тебя.

– Угощение. – Слово тяжело упало в спертом воздухе комнаты.

– Ты должна. Ты должна посмотреть, что это. – Мэри схватила истощенную голодом руку сестры. – Лидди, пожалуйста…

Но сестра отвернулась от нее.

– Ох, Мэри. По-моему, тебе лучше уйти. Я сейчас не в себе, больше чем когда-либо. – Она слабо улыбнулась, и это было хуже всего. – Я заслужила все, что мне приходится терпеть, и мисс Брайант говорит, что отец будет доволен переменами во мне, когда вернется, а это уже скоро – и я больше не навлеку позор ни на кого из нас. Но иногда все это трудно переносить, и я лучше буду тут все время одна. Мне больно видеть, как ты приходишь и уходишь, скучать по тебе… – Она вздохнула и едва не заплакала – только всхлипнула. Потом разжала руку, и Мэри увидела фигурку, которую ей подарил Нед Хорнер, крошечную деревянную Лидди, какой она когда-то была, беззаботной, смеющейся…