Александр Проханов - Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

— Здесь был Сергей. Он меня слушал. Он был ко мне так внимателен. Мне не хватает внимания.

Ее голос был тусклый, уголки рта опустились. Стали отчетливо видны морщинки у губ и висков, как тонкие трещинки. Ему было жаль ее. Но не было сил на утешения, на воспоминания, на изнурительные объяснения, которые кончались слезами. Избегая этих невыносимых душевных трат, сберегая для завтрашнего дня душевные силы, он отстранялся от нее. Был насмешливо бессердечен:

— Ну что ж, Сергей молодой и горячий малый. Он должен нравиться стареющим женщинам. Вот ему и читай стихи. С ним и выпить не грех, и на танцы сходить, а может, и еще чего. Мне же сейчас надо спать. Завтра дел невпроворот. Лягу у себя в кабинете. Спокойной ночи.

Грузно прошел мимо нее, едва не задев. Было слышно, как он умывается в ванной. Стелет себе на просторном диване. Хлопнула дверь кабинета. Дом затих. Нина оставалась сидеть среди отекающих розовым воском свечей, и ей казалось, она продолжает спать.

В гостиной, в дальнем углу, таинственно дышала синяя тьма. Казалось, оттуда наблюдают за ней огромные страстные глаза, веют волшебные дуновения, несутся неизреченные, к ней обращенные слова. Бусина, которую поместили в ее сознание, слабо пульсировала, источала теплые волны, управляла ее желаниями и помыслами. Бездна омывала ее, как огромное ночное теплое море. Голос, который звучал из бездны, был любимым, желанным. Она повиновалась ему.

Медленно встала. Не чувствуя ног, словно в лунатическом сне, переступая по натянутому над бездной канату, стала подыматься по лестнице. В одном месте покачнулась, едва не упала, но чьи-то сильные, верные руки подхватили ее, удержали на канате. Вошла в спальню. Было темно, но за окном морозно светил фонарь. Убранство комнаты было обведено мягкими тенями. Двуспальная кровать с призрачной белизной подушек. Черный блеск трюмо. Шкаф с высокими фарфоровыми и стеклянными вазами. Полка, уставленная безделушками, сувенирами, с корешками книг. Среди темного ряда книг слабо мерцал золотым тиснением томик Пушкина. Она стояла растерянная, словно забыла, зачем пришла. Но властная мягкая сила направила ее к полке, и голос, сладостный, состоящий не из звуков, а из беззвучных повелений, произнес: «Возьми!» Рука потянулась к полке, огладила корешки книг, остановившись на мягком тиснении, которое под пальцами сыпало золотистые искры. «Возьми!» — повторил голос. Она сняла томик с полки. Просунула руку в глубину и нащупала холодную гладкую сталь. «Как буря, смерть уносит жениха!» — донеслось до нее. Она вынула пистолет. Держала его в свете ночного фонаря. «Делай, как я велю!» — слышала она голос, который доносился из бездны. Она сняла предохранитель и держала пистолет в вытянутой руке, испытывая блаженство оттого, что была свободна от бремени собственной воли, растворилась в благостной, безымянной воле невидимого, дорогого, желанного существа. «Ступай!» — следовал приказ.

Она вышла из спальни. Не опуская руку, держа перед собой пистолет, сошла вниз, все так же балансируя на тонкой струне. Открыла дверь в кабинет. Муж спал на диване лицом вверх. Белел его лоб, белела подушка. На столе были рассыпаны бумаги. Темнел бронзовый бюстик Суворова. «Люблю тебя… — звучал невидимый голос. — Ты чудесная…» Она подошла к дивану, приблизила вытянутую руку к лицу мужа и выстрелила.

Сарафанов садился в «мерседес», намереваясь ехать в Москву на Октябрьскую площадь, где намечалось стечение народа под водительством коммуниста Кулымова, прибытие воинских подразделений генерала Буталина.

— Включи-ка приемник, — попросил он шофера. Голос диктора произнес: «…и как стало только что известно, по уточненным данным, выстрел был произведен из пистолета Макарова в упор, что и послужило причиной смерти генерала Буталина. Жена генерала Нина Буталина не отрицает своей причастности к убийству мужа. В настоящий момент она взята под стражу, и начато следствие. По неуточненным данным, в некоторых подмосковных гарнизонах произведены аресты офицеров. По мнению аналитиков, существует связь между упомянутыми арестами и убийством генерала Буталина».

Сарафанов почувствовал, как в грудь ему вошел острый кол… Остановился в сердце, причиняя невыносимую боль. И нечто огромное, похожее на мокрые непомерные губы, обсосало его и выплюнуло. Боль отпустила. Опустошенный, с глазами, полными слез, он лежал на сиденье. Машина мчалась по утренней дороге в Москву.

Лидер коммунистов Кулымов проводил совещание с секретарями московских райкомов. Совещание проходило в «партийном доме» у Цветного бульвара, в скромном двухэтажном строении, ничем не напоминавшем чопорные апартаменты на Старой Площади, на которых когда-то золотыми буквами было выведено «Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза». Здесь все было скромней и келейней. Было чем-то похоже на заседание коммунальных служб, — так выглядели затрапезные, озабоченные, кое-как одетые секретари. Однако важность совещания делала его историческим. Кулымов так прямо и сказал товарищам по борьбе:

— Не хочу предсказывать, товарищи, но в будущей истории партии наша встреча может быть приравнена к самым выдающимся, переломным съездам.

Он не ошибался. На повестку дня был поставлен один-единственный вопрос — как собрать на завтрашний митинг, посвященный памяти Ленина, максимальное количество народа. Как сделать так, чтобы активисты партии обошли как можно большее количество квартир и собрали на Октябрьской площади, у памятника вождю пролетариата «критическую массу» народа. Такая масса прорвет оцепление милиции. Митинг превратится в шествие. Могучая колонна под красными знаменами, с портретами Ленина и Сталина, с огромным транспарантом: «КПРФ — революционная партия», пройдет по Якиманке, через Каменный мост, мимо Манежа. Неожиданно свернет на Красную площадь и, слившись с крестным ходом и воинскими подразделениями, вынудит кремлевский режим отказаться от власти.

Секретари докладывали Кулымову о возможностях своих организаций. Одновременно выражали радость и возбуждение по поводу предстоящих событий.

— Ну, наконец-то переходим в атаку. Сколько можно отсиживаться!

— Это особенно важно для коммунистической молодежи. Ей нужны бои, подвиги, а мы вместо этого окопались в Думе.

— Вот это по-ленински! Вчера было рано, а завтра будет поздно! Хочу увидеть нашего лидера на трибуне Кремлевского дворца съездов, когда он провозглашает: «Товарищи, Четвертая Русская революция совершилась!»

Секретари расходились воодушевленные. Звонили на ходу по мобильным телефонам в свои райкомы, поднимая актив.

Кулымов вернулся домой под вечер. Поужинал вместе с приехавшими из провинции родственниками, чьи ботинки и туфли были выставлены в прихожей, словно у входа в мечеть.