Денис Блажиевич - Новогодний роман [СИ]

— Сама жизнь. Но идти нам.

— Но идти нам.

— Нам идти!

— Нам идти!

— Во веки веков. Аминь.

— Аминь. — выдохнули разом Сергуня и Запеканкин, и Надежда. Выдохнули и ослабли, изрядно потрепанные волей.

— Хорошо. — сказал Ягуар Петрович. У его рта вновь появилось, исчезнувшее было во время странной и непонятной молитвы волокнистое облачко.

— Надеюсь на тебя, сестра. — Ягуар Петрович посмотрел на Сергуню. — В тебе сила веками проверенная есть. Я вижу.

Просто так он это брякнул или действительно что-то увидел, объяснить было некому. Ягуар Петрович уехал. Петр пытался выяснить у Сергуни.

— О чем это он? Какая такая сила?

— Не знаю, Петя. — ответила Сергуня и добавила твердо, необсуждаемо.

— Пойдемте, Петя. Нам пора.

Повинуясь, Петр пошел за ней, так ничего и не поняв. Их выгрузили там, где от двухполосной неземной гладкости «олимпийки» уходила к полукружью мозаичной многоэтажки дорога, неважно прикрытая асфальтом грубого помола. Запеканкин для удобства обхватил мешки руками и прижал их к бордовому кафтану со средневековым ласковым на ощупь орнаментом. Экипировку для столь многочисленного священного воинства собирали по всему городу. Траченое молью одеяние для Запеканкина Ягуар Петрович выцарапал в гардеробной кунсткамере облтеатра. Некогда оно символизировало неправедную роскошь боярина-предателя в народно-патриотических пьесах. Иудушку с квашенным капустным листом в рыжей бороде, хищным носом и высокой, как печная труба, шапкой. Теперь кафтан условно должен был сойти за наряд Деда Мороза. Такая планида была у этого кафтана. Такой мактуб. Сергуня шагала быстро. Запеканкин с трудом, но поспевал за ней. На ходу они перебрасывались словами.

— А вот здесь я живу. — Запеканкин, чтобы показать свою притихшую избушку в мозаичном полукружье, перешел на приставной шаг. — Тут раньше все такие дома были. Свои. Потом.. — Запеканкин приостановился, чтобы локтем попробовать вернуть на место постоянно сползавший на глаза красный колпак, отороченный свалявшейся ватой. Ему это не удалось, и он бросился догонять Сергуню. Колпак болтался на голове в такт торопливым шагам, как маятник в напольных часах.

— Потом. — продолжил Запеканкин, когда нагнал Сергуню. — Потом, когда армия из Германии вернулась, всех сломали вокруг, чтобы дома построить. А нас почему то не сломали. Не знаю почему. Тогда очень легко было отдельную квартиру получить, но бабушка почему то не захотела. А папа везде бегал и ничего не набегал. Потом бабушка умерла и папа… Так нас и не сломали… — вздохнул Запеканкин.

— Что вы, Петя. Это же очень здорово иметь свой дом. — возразила Сергуня.

— Так ведь удобств никаких. — воскликнул Запеканкин. — и следить за ним. Это тяжело.

— И что же? Вы просто не понимаете, как вам повезло. Иметь собственный дом. Это же здорово.

— Так и Антон говорит.

— Вот видите. Вам просто повезло, Петя. У меня, например, никогда своего дома не было. Всегда я жила у кого-то и с кем-то.

— У Антона такая же проблема была. — неслышно проговорил Запеканкин.

Петя чуть не налетел на внезапно остановившуюся Сергуню.

— Мы должны где-то оставить один из мешков. — Сергуня поднесла к лицу листочки с адресами. — Петя, мы же можем оставить его у вас?

— Нам придется долго ходить?

— Да нет. — сказала Сергуня после того как присмотрелась к белеющей табличке над первым подъездом от дороги. — В седьмом номере всего четыре подарка это один подъезд. В восьмом всего один подарок.

— Тогда нам незачем ходить туда-сюда. К тому же Антон будет готовить праздничный стол, а он не любит когда ему мешают.

— Что же нам делать? — спросила Сергуня.

— Мы можем оставить мешок у Бомбибо. — загорелся Запеканкин.

— У кого? — удивилась Сергуня странному имени.

— Пойдемте. Это здесь. Мы оставим у него мешок. Спустимся и начнем подниматься по порядку.

Запеканкин взбежал по ступенькам и набрал несколько огненных цифр в окошечке навесного домофона. Откликнулись быстро. Такое было время. Запеканкин не успел ничего сказать, как домофон пьяно всхлипнул:

— Заходите. Ждем.

Запеканкин со своими мешками, похожий на завзятого любителя арбузов, повернулся к Сергуне.

— Пойдемте.

Гудящая кабина лифта с обожженными и размалеванными стенами привезла их на конечный этаж. Запеканкин не остановился на лестничной площадке.

— Пойдемте. Это выше.

К близкому и давящему прокопченному потолку были приклеены сигаретные окурки. Железная чердачная дверь не была заперта. Запеканкин и Сергуня вошли в довольно пространную и туманную комнату. Сергуня встала у изломанной в талии лестницы, ведущей на крышу. Под ногами шелестел мягкий и серенький песочек. Далеко в углу к толстым и приземистым колоннам был подвешен ячеистый дачный гамак. В нем возлежал разбросанный лохматый человек с портвейной бутылкой на груди. Он покачивал необутой грязноватой ногой со слезшими и не до конца обновившимися ногтями с желтой каймой. Здесь было тепло. Рядом с гамаком на неуклюже сколоченных козлах лежал обрубок асбестовой трубы, обмотанный раскаленной проволокой.

— Бомбибо. — позвал Запеканкин. — Бомбибо.

Человек не шевельнулся. Не потому что не услышал или был высокомерен. Ленность была основной причиной. Бомбибо был ленивей, чем постоявшее клубничное варенье на золотом ободке, склонившейся конфитюрницы.

— Можно мы оставим у тебя этот мешок? — спросил Запеканкин.

Сергуня подошла к самодеятельному обогревателю. Здесь было очень хорошо. Бомбибо наконец соизволил повернуть голову и посмотреть на гостей. Увиденное настолько поразило его, что он позволил себе разомкнуть неделями молчавшие уста. Для начала он размышляющее засопел, потом закашлялся и покачал, готовые выскользнуть слова, губами.

— Вы ошиблись. — сказал Бомбибо. — Вы не туда залетели. Вам надо ниже. Здесь высоко и пусто. Вы никому не нужны здесь.

— Бомбибо, ты, что не узнаешь меня? — спросил Запеканкин.

— Это неправда. Я видел тебя и не раз. И ее. — Бомбибо произвел над собой усилие и поднял вверх руку, указывая на Сергуню. — Но это было давно. Когда я верил. Даже вам. Ты же Дед Мороз?

— Ну, конечно! — ответил Запеканкин и поспешил поправиться. — То есть, конечно, нет. Я Запеканкин Петя.

Запеканкин снял свой шатающийся колпак.

— Ну же, Бомбибо. Это я.

Бомбибо долго всматривался. Под набрякшими веками, наверное, были глаза. Желтоватые, как кайма на ногтях, и в красных прожилках.

— Это ты, художник? — спросил Бомбибо.

— Да. — Запеканкин радостно переглянулся с Сергуней. — Наконец-то узнал.

— Что тебя заставило подняться ко мне, художник?

— Это по работе, Бомбибо. — зачастил Запеканкин. — Мы через часик мешок заберем. Тихонько. Мы тебя не побеспокоим.