Игорь Вишневецкий - Неизбирательное сродство [сборник]

С утра небо заволокло дымкой. Горела, как Тимофей узнал из новостей, нижняя часть букового леса Кансильо, и дым нагнало с приальпийского склона северным ветром. Лес, из которого венецианцы с незапамятного времени делали галеры и лодки, стоял высоко над морем, и поэтому дымка плыла на значительной высоте, прерывая пылание солнца, палившего теперь словно сквозь фильтр.

В воздухе над лагуной появились вертолёты, и на северо-запад, в сторону леса один за другим пролетали огромные транспортные самолёты с подвешенными снизу цистернами воды. Было также объявлено об эвакуации населения из зоны бедствия, ибо армия и специально экипированные пожарные не справлялись с пламенем. Было нетрудно представить себе, что трещит и лопается не листва и стволы деревьев, а вековая письменность, всё иссохшее до моментального воспламенения множество букв, тьмы и тьмы которых складываются в books, Bücher и Buchen (в книги и буки одновременно). Тимофей зачем-то пошёл к железнодорожной станции, чтобы посмотреть, как он объяснял себе сам, через лагуну на происходящее на континенте.

Карабиньеры охраняли проход через Мост Свободы, допуская лишь фуры с продовольствием — Венеция вот уже несколько дней считалась закрытым городом, — но зеваки с обеих сторон изучали друг друга через бинокли и трубы и с фотоаппаратами в руках. Тимофей заметил с той, континентальной стороны стаи ветвисторогих животных, шедших десятками, не обращая внимания на людей, к солёной воде. Они наклонялись, но не пили её и, войдя в самую кромку лагуны, задирали на дымное солнце головы и гортанно трубили.

Загудел в кармане мобильный телефон. «Ты не звонил больше суток. Нельзя быть таким. Где ты сейчас?» — «У Моста Свободы». — «Всё-таки собрал вещи, чтобы покинуть нашу ужасную Венецию?» — «Я же сказал: я никуда не уеду». — «Встречаемся через час. За мной заходить не надо, я приду в твою гостиницу сама».

Персонал был не на шутку встревожен; кажется, они понимали что-то, недоступное иностранцу. «Конечно, если вы пожелаете остаться и дальше, вам никто не сможет воспрепятствовать, но учтите, что сегодня отпустили половину сотрудников по домам», — сказал портье. «Что-то серьёзное?» — «Нет-нет. Пока нет».

В новостях обсуждали последствия необычайно жаркого лета; какой-то профессор гляциологии просил обратить внимание на то, что подтаяло и пришло в движение 97 % покрова ледников Гренландии, и ему вторил второй гляциолог, говоря о катастрофическом таянье снега и льда в Альпах.

На фоне высохших каналов и полумёртвой лагуны, жёстко нормированного потребления артезианской воды, заволокшего небо дыма и вышедших из горящих горных лесов оленей это звучало странно. Уровень адриатических вод только падал. Не было и живительного дождя.

Первым делом Марина открыла кран в ванной: вода текла тоненькой струйкой. «Ты был вчера очень не прав». — «Может быть. Честно: не знаю». — «Будем вздорить? Я пришла к тебе — разве этого мало?» Тимофей крепко взял её за плечи и решительно посмотрел в глаза. «Отпусти, дурак». Оба они отражались в зеркале ванной на фоне кафеля стен и белых махровых банных халатов и полотенец. Тимофей увидел впервые, насколько они похожи. Тёмные волосы, тот же разрез глаз, похожие нос и очерк лица. «Может быть, я схожу с ума». — «Может быть. Я ведь пришла, чтобы напомнить тебе, что сегодня ночью — новолуние». — «И великий кельтский поэт сравнил бы это с надиром эпохи. Где полная тьма — там человеку нет места. Вы же, венецианки, не любите мистики». — «Опять эти речи! В новолунье приходит прилив. Высокая вода. Боюсь, что в этот раз очень высокая. Хорошо, что у тебя третий этаж. Надо запастись питьём». — «Ты думаешь, город затопит?» — «У тебя есть пустые бутылки? Любые продукты, какие не портятся, тоже не помешают». — «А водка — питьё?» — «Ну, как русский ты можешь приобрести себе граппы, а мне, дорогой, хватит и вина».

В магазине выбор был невелик: купили питьевой воды, бутылку граппы, ещё бутылку сухого вина, галет, консервов, яблок и фиников. — «У тебя ведь нет сапог. В мастерской стоит пара. Это твой размер». — «Откуда ты знаешь, что мой?» — «Пойдём: тогда успеем до сумерек. Не думай, я не хотела тебя задеть».

Небо над городом было всё в рваных коричневато-багровых облаках гари.

Открыв всё тем же ключом дверь, Марина показала ему на стоявшую в дальнем углу мастерской резиновую пару. Размер действительно приходился ему впору. «Теперь мы расстанемся. Не надо меня провожать. Я ещё должна успеть позвонить брату и матери». — «Ты мне никогда не говорила о них». — «Это не значит, что у меня их нет и я им не звоню. Повторяю: не провожай меня. Телефон и адрес тебе известны. Свёрток с едой и вином я донесу сама». Марина дружески поцеловала его в щёку. Он развернул её лицом прямо к себе: «Не так». — «Так не так — до свидания». — «Ладно, увидимся».

«Я действительно дурак: оттолкнул от себя женщину, о которой столько думал, без которой мне сейчас трудно — всё это я должен был сказать ей давно. Прошлое ничему не учит, кроме того, что думать о нём — это как прыгать в бурный поток с камнем на шее. В один Гераклитов поток нельзя войти дважды ещё и потому, что, пока ты раздумывал, весь состав его изменился. Солнце, сказал Гераклит, не только новое каждый день, но всегда и вечно новое; оно день — да что там, минуту назад! — уже не равно самому себе: мы и солнце, я и ты относятся друг к другу как голоса в контрапункте…»

Этот вдохновенный внутренний монолог был прерван звонком:

— Привет, Тим, это Билл. Значит, вы в своём номере? Прекрасно. Приходите ко мне — выпьем виски, поглядим с балкона на театр вечерней природы.

Номер ван Бецелеров состоял из нескольких комнат. Фрукты, лёгкие закуски и открытая бутылка стояли на столе у балконной двери. Билл плеснул терпкой жидкости на кубики льда и протянул Тимофею его стакан, а потом указал жестом на балкон.

Они сидели теперь на балконе с видом на непривычно сумрачный канал Св. Марка. За истекшие часы направление ветра резко переменилось на противоположное. Теперь он дул с моря, сгоняя весь день висевший над городом дым обратно к континенту. Канал был странным образом почти не освещён. Но самое удивительное, что вода значительно прибыла, и мелей больше было не видно. Редкие огни со стороны острова Джудекка и странно потемневшего храма на Сан-Джорджо Маджоре свидетельствовали о том, что людей там почти не осталось или они затаились в ожидании чего-то величественного. С каждым новым глотком Тимофей всё больше располагался сердцем к Вильяму, к его странноватой семье, к обстоятельствам этого фантастического дня, начавшегося с предальпийских пожаров, а завершавшегося, как если бы ничего особенного не произошло, милой беседой на балконе гостиницы.