Лю Чжэньюнь - Одно слово стоит тысячи

Как-то раз летом в деревне Нюцзячжуан открывали новый храм, возведенный в честь бога войны Гуань-ди. В день его освящения деревня Нюцзячжуан пригласила выступить театральную труппу. Это была труппа Танцзябань из уезда Усян, которая исполняла шанданский банцзы. Актеры должны были показывать спектакли три дня подряд с седьмого по девятое число шестого лунного месяца. В деревне Нюцзячжуан был свой массовик-затейник по имени Ню Лаодао. Ему уже перевалило за семьдесят, всю свою жизнь он отвечал за разные мероприятия, поэтому любые события мелкого и крупного масштаба не обходились без его прямого участия. Строительство храма Гуань-ди также было его идеей. По сравнению с другими селами в округе Нюцзячжуан была деревней новой, ей еще не исполнилось и ста лет, ее основало поколение деда Ню Лаодао, которое поселилось здесь, на берегу речки, спасаясь от голода. Постепенно к беженцам подселились и другие. Остальные деревни в округе были старыми, и, если прикинуть, им уже насчитывалось несколько сотен лет. Так что в этом плане деревня Нюцзячжуан им значительно уступала. Во всех других деревнях имелись храмы, а в деревне Нюцзячжуан — нет. Ню Лаодао, которому уже перевалило за семьдесят, захотелось перед смертью сделать что-то грандиозное, поэтому ему пришла идея построить храм Гуань-ди. Для этого дела он привлек Цзинь Фажуна, которому тоже уже перевалило за семьдесят. Всю свою жизнь он также что-то организовывал и помогал Ню Лаодао. И вот двое стариков на пару стали ходить по дворам и собирать деньги на строительство храма. И надо сказать, храм они отгрохали что надо, а не какой-нибудь курятник. Возьмись за это дело кто другой, ничего бы не вышло, но Ню Лаодао весь свой век провел в роли организатора, его услугами в деревне пользовались все подряд, поэтому если он начинал что-либо затевать, откликались все: просил деньги — давали деньги, просил рабочие руки — давали рабочие руки. После того как храм отстроили, все стали ждать его торжественного открытия. Храм вышел на славу, душа Ню Лаодао пела от радости, и тогда его обуяла новая идея: «Эх, была не была, пригласим-ка мы в честь освящения храма театральную труппу на три дня. Не ради Гуань-ди, а во славу нашей деревни». Он снова объединил усилия с Цзинь Фажуном, они вооружились двумя плетеными корзинками и отправились по домам собирать деньги теперь уже на труппу. Но поскольку народ недавно собирал пожертвования на храм, сбор денег на труппу шел не с такой охотой. Тогда Ню Лаодао проявил гибкость, предложив помочь кто чем может: кто деньгами, кто досками с мебелью, а кто и зерном. Доски с мебелью пошли бы на возведение сцены, а зерно — на муку для пропитания труппы. Когда сбор податей был завершен и старики пересчитали собранные мелочью деньги, у них вышло двести шестьдесят пять юаней. Тогда Ню Лаодао и Цзинь Фажун перекинули через плечо кошели и отправились в уезд Усян, чтобы пригласить оттуда театральную труппу. Хозяина тамошней театральной труппы звали Лао Тан. Лао Тан происходил из уезда Юйсян и шанданцем не был. Однако, покинув родной уезд Юйсян, он всем представлялся как шанданец. Свою труппу он организовал в уезде Усян, но при этом выдавал себя за продолжателя основной школы шанданского театра банцзы. Когда же его спрашивали, откуда он родом, Лао Тан отвечал, что из Шандана. Ню Лаодао частенько приходилось вести всякие переговоры, иногда они касались дел внутри своей деревни, а иногда — дел на стороне, так что хозяина труппы он уже знал. Встретившись с Лао Таном, Ню Лаодао обстоятельно и детально изложил ему суть дела о строительстве храма Гуань-ди в деревне Нюцзячжуан уезда Циньюань и попросил приехать к ним на гастроли с седьмого по девятое число шестого лунного месяца. Тут же он протянул Лао Тану деньги — двести шестьдесят пять юаней. Труппа Лао Тана выступала за сто юаней в день, таким образом, за три дня полагалось заплатить триста юаней. Но Ню Лаодао честно признался:

— Лао Тан, мы виноваты, но здесь не хватает тридцати пяти юаней.

Лао Тан, посмотрев на деньги, недовольно ответил:

— Одно дело, если бы не хватало юаня-двух, а тут речь о тридцати-сорока. Боюсь, наша сделка не состоится.

Тогда Ню Лаодао сказал:

— Деревня у нас маленькая, стоит на отшибе, одна голытьба. Может, все-таки уважишь нас, стариков, нам уже за семьдесят, а мы такой долгий путь проделали.

Заметив, что Лао Тан по-прежнему хмурится, Ню Лаодао поднялся со своего места и предложил:

— А хочешь, я тебе свою куртку отдам?

Лао Тан помотал головой:

— Уважаемые, это уже не дело.

Деньги он все-таки взял, и Ню Лаодао, понимая, что он согласился, под конец добавил:

— Лао Тан, тогда я уж скажу до конца все, что думаю: не вздумайте из-за недоплаты играть как попало. Все должно быть как надо.

— Что до выступлений, за это не беспокойтесь. И ваша деревня тут ни при чем, мы прежде всего стараемся для себя и сами себе репутацию портить не будем. — Сделав паузу, он добавил: — А вы, коли недоплатили, так хоть в еде артистов не ущемляйте, накормить их всех тоже дело нешуточное.

— Будь спокоен, мясо будет три раза в день.

Когда наступило третье число шестого лунного месяца, деревня Нюцзячжуан оживилась. Перед храмом Гуань-ди поставили сцену, соорудили над ней разукрашенный навес, повесили фонарики. За три дня до начала представлений в деревне Нюцзячжуан расставили свои лавки лоточники, предлагавшие фрукты, закуски и всякий мелочной товар. Лао Хань, видя, что в их деревню собирается приезжать театр, послал эту весть своему другу Лао Цао из деревни Вэньцзячжуан уезда Сянъюань, чтобы тот пятого числа шестого лунного месяца отправился в путь, а шестого числа шестого лунного месяца непременно прибыл в деревню Нюцзячжуан уезда Циньюань, и тогда они вместе будут наслаждаться шанданским театром банцзы. Лао Цао, получив эту весть, оказался на распутье. Лао Цао любил тишину и избегал шумных сборищ, к тому же ему не нравилось ходить в театр, да и возраст у него уже был не тот, чтобы куда-то срываться. Если даже и соглашаться, то для компании в дороге следовало взять с собой жену и дочку. Но те, сославшись на долгий путь, отказались. Дочка Гайсинь еще и добавила, что после прошлого раза, когда она ходила с отцом в уезд Циньюань, чтобы отметить Лао Ханю пятьдесят лет, она потом три дня не чуяла ног. Но Лао Цао, зная, как сильно его друг Лао Хань из деревни Нюцзячжуан уезда Циньюань любит слушать и петь оперу, все-таки не смог предать их дружбу и рано утром пятого числа шестого лунного месяца отправился в уезд Циньюань один. Выйдя за ворота, он столкнулся с управляющим уксусной лавкой Сяо Вэнем. Сяо Вэню было тридцать с лишним лет, он приходился сыном уже почившему богачу Лао Вэню. Лао Вэнь умер восемь лет назад. При жизни все звали его хозяином. Однако Сяо Вэню, который пришел ему на смену, такое обращение не нравилось, поэтому его как хозяина «Уксусной лавки Вэня» стали называть управляющим. Как управляющий Сяо Вэнь в своих словах и поступках отличался от хозяина Лао Вэня. Если хозяин Лао Вэнь вел дела по старинке, то Сяо Вэнь пытался внедрять новые веяния. В уезде Циньюань первая повозка на резиновых колесах появилась именно у Сяо Вэня. Эта повозка мчалась по дороге словно вихрь, так что все останавливались поглазеть на это чудо. Плюс ко всему колеса у этой повозки были с воздушной камерой, поэтому если нужно было остановиться, она, громко шоркнув, мгновенно замирала на месте. Когда Лао Цао только-только стал управлять этой повозкой, он сперва даже трусил. Поскольку Лао Цао был уже в почтенном возрасте, то Сяо Вэнь называл его дядюшкой. Сидя в повозке, Сяо Вэнь обычно его подгонял: «Дядюшка, давай быстрее!» Только спустя год Лао Цао привык к новым скоростям. Сяо Вэнь в свою очередь подбил купить такую же повозку на резиновых колесах управляющего винной лавкой «Деревня Персиковый цвет» Сяо Чжоу из деревни Чжоуцзячжуан. Отцом Сяо Чжоу был почивший шесть лет назад богач Лао Чжоу из деревни Чжоуцзячжуан.