Юрий Козлов - Белая буква

— Забежала на огонек, — хмуро объяснила Олеся. — Он, — кивнула на Объемова, — меня пригласил, я пришла, а они тут с этой… очкастой, еще и рак у нее, твою мать!

— Пригласил, — повторил борода. — Каким образом?

— Простейшим, — пожала плечами Олеся. — По телефону.

— А вот это мы сейчас уточним! — неожиданно оживился, даже потер руки, как алкаш при виде наполненной рюмки, борода. — И если звонок не подтвердится… Ваш театр трех актеров… Как Станиславский — не верю! Что он говорил? Театр начинается с вешалки? Я вас всех повешу!

Оператор протянул бороде побитый, морально и физически устаревший телефон Объемова.

— Как только переехал границу, сразу списали триста рублей, — обиженно произнес хозяин телефона. — Не знаю, можно ли еще с него звонить.

— Когда вы с ней разговаривали?

— Последний звонок, — ухмыльнулся Объемов, — не ошибетесь.

Зачем я ей позвонил, он вспомнил гостиничную автостоянку, неверный свет фонаря, объявление на столбе. Ночь, улица, фонарь, Олеся… Ведь я и в мыслях не держал ее снять. Провидение. Он вдруг резко успокоился, как если бы воочию увидел ангела-хранителя, распростершего над ним, точнее, над кроватью с тремя головами непробиваемые крылья. Русская воля, подумал Объемов, это провидение, которое есть промысел Божий. Провидение — вне логики, вне математического и любого другого анализа и расчета. В этом загадка России, которую никто не может разгадать. Россия — единая и неделимая часть провидения.

Из вороха одежды Олеси на полу пробилась телефонная мелодия. Борода положил телефон Объемова на стол. Мелодия смолкла.

— Прошу вас соблюдать осторожность, Василий Тимофеевич, — поднялся из кресла борода. — Я скажу дежурному администратору, чтобы вам предоставили другой номер.

В дверной пролом просунулся черный шлем спецназовца:

— На этаже чисто, только в девятьсот первом какая-то пьянь облевалась. Думали, не дышит, «скорую» вызвали, вроде оклемался. Вонь дикая. Здоровый, гад, еле перевернули, пузо как унитаз, жрет, видать, в три горла.

— Это Серафим Лупан, — обрадовался Объемов, — поэт из Молдавии, он сочиняет стихи для детишек.

— Вы видели здесь этих людей? — Борода развернул лист бумаги с нечетким изображением молодой, похожей на певицу Софию Ротару женщины и удивительно напоминающего Гагарина авиационного майора в фуражке. — Это старая фотография. Сейчас они выглядят иначе.

— Майора точно не видел, — твердо ответил Объемов, — а вот даму… Она работает в кафе? Если не ошибаюсь, вы туда тоже заходили. Эти люди — преступники?

— Заходил. Правда, тогда мы не были уверены, что это она. Мало информации, столько лет прошло. Три раза разводилась, гражданка Литвы, каждый год осенью устраивается в Лиде на временную работу в кафе или столовые. Где сейчас живет, с кем общается — неизвестно. Мы направили в Вильнюс срочный запрос, однако не факт, что они быстро ответят. Прочесали все работающие точки общепита. Хотим задать ей кое-какие вопросы, но не можем найти, — развел руками борода. — Закрыла в двадцать три ноль-ноль кафе — и как сквозь землю. Если вдруг увидите, попросите позвонить вот по этому номеру. — Вырвал из блокнота лист, положил на стол. — Это в ее интересах. Они не преступники, — еще раз задумчиво посмотрел на ксерокопию нечеткой фотографии, — скорее объекты странного научного эксперимента с неясными последствиями. Спокойной ночи!

6.

Через полтора часа, лежа на широкой многоподушечной кровати в просторном двухместном номере — борода не обманул! — писатель Василий Объемов вспоминал «Тамань» Лермонтова. Направляющийся к месту службы «с подорожной по казенной надобности», Печорин случайно угодил в сообщество контрабандистов и огреб там по полной. Его обворовали (Объемов судорожно проверил, на месте ли бумажник). Ему непрерывно лгали (это Объемова нисколько не удивило, поскольку ложь являлась естественной реакцией организованной криминальной группы на проявляемый к ее деятельности сторонний интерес). Наконец, молодая контрабандистка не дала Печорину и чуть его не утопила. То есть она отказалась переформатировать посредством секса опасное любопытство Печорина в дорожный любовный роман, сохранила верность главному контрабандисту Янко. Тот, в свою очередь, не взял в лодку боготворившего его слепого подростка. «На что ты мне?» — сказал Янко. Мир контрабандистов был прост, жесток и мобилен. Печорину повезло, что он уцелел.

И мне повезло, нагло примазался к герою нашего времени Объемов. Я тоже уцелел, мне всего лишь не дали, спасибо, что не обворовали и не утопили. Хотя тезис «не дали» нуждался в уточнении. Когда Каролина обхватила его венозными ногами-клешнями, а скульптурная Олеся (поразмыслив, Объемов разжаловал ее из римской статуи в советскую гипсовую парковую девушку, правда, без весла) воткнула в спину острый железный каблук, Объемов не поехал, потому что это было невозможно. А потом уже и не просил, потому что поезд ушел.

Несколько часов назад, заселяясь в гостиницу, усиленно ужиная в кафе, писатель Василий Объемов находился в одной реальности. Сейчас — в другой . Он, как и Печорин, угодил в нее случайно, путешествуя по казенной надобности. Но если Печорин не возражал сыграть с контрабандистами на собственную жизнь, у пугливого и осторожного Объемова подобное желание отсутствовало напрочь.

Потому-то, привычно, точнее с облегчением, вздохнул он, Россия и катится в пропасть. Объемов всегда с готовностью (а как иначе?) делился своими персональными недостатками с Родиной-матерью. Когда-то давно он даже написал статью о русском народе под названием «Коэффициент бездействия». По мнению Объемова, в русском народе коэффициент бездействия зашкаливал. Власть это прекрасно понимала, с давних времен вводила в стране различные ограничения для представителей других этносов, типа черты оседлости, квот на поступление в университеты, занятие управленческих должностей в преимущественно русских уездах. Энергичный инородец, попадая в расслабленную русскую среду, ощущал себя чем-то вроде испанского конкистадора среди не знающих цены золота (применительно к России — природных богатств) и сильно пьющих индейцев. Но власть в России — еще одна ее загадка! — никогда не ощущала себя русской, а потому не была последовательной в мерах по преодолению бедственного положения русского народа. Она охотно принимала от народа единственное подношение — покорность, злоупотребляла им и в итоге (после национальной, социальной и территориальной катастрофы в одном флаконе) сдавала страну новой власти — еще менее русской по мироощущению. Хорошо, если не победительно антирусской, как большевики-ленинцы в семнадцатом году. Или, наоборот, плохо, потому что большевики все-таки собрали Россию. А вот смогли бы ее собрать белогвардейцы или Учредительное собрание? Объемов был склонен согласиться с фельдмаршалом Минихом, утверждавшим в середине XVIII века, что Россия — страна, управляемая напрямую Господом Богом, потому что иначе объяснить ее существование невозможно. Похоже, промысел Божий относительно России и был самой главной ее загадкой, выражаясь языком Канта — загадкой в себе.