Ольга Брейнингер - В Советском Союзе не было аддерола

– Ну и что делать дальше? – спросила я по-русски у парня справа, который смотрел в наушниках клип, разоблачавший Бейонсе и иллюминатов. Теперь у этого вопроса было гораздо больше вариантов ответа, чем в те дни, когда я думала, что, может быть, их осталось уже не так и много и есть ли смысл продолжать бороться каждый день ради тех планов и желаний и смутных представлений о будущем, которые уже все равно никогда не осуществятся.

На ультразвук со мной к врачу ходила Смирнова.

– Брось ты, – уверяла она по дороге, – ну какие шансы, что у тебя действительно будет рак? Один к ста? Один к тысяче? Нет у тебя ничего.

Действительно, не было. Все было очень буднично, и самой длинной частью процедуры оказались попытки стереть с себя липкий гель, которым меня намазала медсестра перед осмотром. Я была здорова. Мы с Ксенией пошли на лекцию, а потом я зашла к Стивену, своему научному руководителю.

– Я хотела посоветоваться с вами насчет холодной войны, – сказала я, – то есть насчет своей диссертации. У вас не найдется свободного времени?

– А, да, я видел твое письмо, заходи, – сказал Стивен, – мне показалось, что план, который ты мне прислала в имейле, имеет смысл переделать, твой аргумент про… не вполне убедителен… Я предлагаю… Есть еще другой вариант… Конечно, он более сложный и уводит твою тему в несколько иную плоскость… может быть, это будет тебе интересным…

Я не очень отчетливо видела и слышала Стивена, потому что его голос перебивал стук сердца, прямо за ухом, слева. Я покивала и записала, как под диктовку, все, что сказал Стивен, надеясь, что потом разберусь.

Над этим я и работала в воскресенье, пока Смирнова заполняла заявку на стипендию; и в понедельник, пока сидела в «Ориэлc» вместо отмененного свидания с Максом; и во вторник, когда казалось, что еще полно времени; и в среду, и надо опять было принимать какое-то решение.

Вообще, все так хорошо начиналось. На протяжении полутора часов мы обсуждали его работу спорткорреспондента-фрилансера; то, как ему однажды пришлось делать телеинтервью с синяком на пол-лица, полученным в клубной драке накануне, и то, как, оказывается, сложно замаскировать синяк и как все зрители в комментариях писали про «почему интервью ведет избитый парень»; потом про мою учебу в Коламбии и про то, что я могу потом выбрать много разных сфер работы; про историю моей семьи и нашей еврейской эмиграции; и про Советский Союз, о котором я до начала учебы в Коламбии знала не намного больше Макса; в общем, неважно, про что мы разговаривали, на самом деле мы просто все это время смотрели друг другу прямо в глаза, заполняя наэлектризованное пространство между нами словами. Я знала эту штучку, я всегда так делала, когда мне кто-то нравился, и мне было смешно оттого, что и Макс знал; мы говорили про что угодно и продолжали сдержанно улыбаться, не отводя глаза и пристально смотря друг на друга в совсем другом разговоре.

Потом он напросился ко мне домой; Смирновой не было, он вышел на балкон покурить, и я спросила – можно? – и взяла у него сигарету, осторожно дотронувшись до его пальцев, и потом он поцеловал меня. Это было вроде как ожидаемо, но все равно неожиданно – не то, как я запланировала, но я вовремя натянула I-don’t-care look [14].

– Это было неожиданно, – сказала я, затянувшись, и вернула Максу сигарету.

– Только не в моей голове, – ответил он. – Тебе не понравилось?

– Мне очень понравилось.

Мы поцеловались еще. Потом молча стояли на балконе, Макс обнял меня и вдруг намотал мои волосы себе на руку, запрокинув лицо. «I was, like, what the hell, now?» [15]– и убрала его руки. Потому что это я уже тоже выучила: борьба за контроль начинается с первой минуты. И поэтому с первой же минуты надо делать вид, что тебе все равно.

– Так, давай я сразу все проясню, – предложила я. – Секса не будет. Это по поводу ожиданий.

– Никогда или сегодня? – уточнил Макс.

– Сегодня и еще долго.

Он пожал плечами.

– Я не против.

Я улыбнулась.

– Кстати, можешь выгнать меня когда захочешь, – добавил Макс.

– Я собираюсь лечь спать через сорок минут, – сказала я и, не выдержав, засмеялась, с облегчением видя, что у Макса вокруг губ тоже проступили полукруги и в глазах мелькнула и погасла искорка смеха. Он тоже знал, что мы это делаем.

– Отлично, тогда я пока останусь? – стараясь не улыбаться, спросил он.

– Конечно.

Через полчаса я вышла проводить его в прихожую.

– Отличная куртка.

– Спасибо. Кстати, – он положил мне руку на плечо, – когда это все-таки случится, это будет… вау. Ты мне очень нравишься. Вообще дикая химия.

– True.

– Затусим в выходные?

– Давай.

Черт. Он мне нравился. Очень нравился.

Приблизительно так проходили и все наши остальные встречи. Я всегда оставляла это ему – поддерживать связь и предлагать встречи, – и он писал, регулярно, не давая повода для разочарований или для того, чтобы перестать отвечать. Когда мы сидели в кино, держась за руки, я чувствовала, как у него дрожат пальцы, да и у меня самой где-то в груди, а может, где-то у основания шеи, по ощущению – где я дышу, было такое чувство – как разряженный воздух, и на секунду сложно дышать, потом нет, и снова сложно.

Но была одна проблема.

Макс предложил: friеnds with benefits [16]. Неплохая модель отношений – на любителя. Никаких обязательств, никаких совместных планов, здесь и сейчас, исключая слова «завтра» и «потом». I wasn’t quite sure [17]. Не то чтобы я в принципе была против отношений без обязательств, но конкретно сейчас и конкретно себя я в них не видела. С другой стороны, я плохо знала Макса, и от него мне тоже особенно ничего не было нужно, и я совершенно точно не хотела строить грандиозных планов и делать вид, что мы друг с другом навсегда. Exclusive relationship [18]– это потом, когда будет тридцать. А не когда тебе двадцать. Так я считала, но всё же… Мне хотелось бы знать, что если он заболеет, будет само собой разумеющимся, что я приеду к нему и приготовлю ему на его тесной кухне в квартире, которую он делил с тремя соседями, суп. Или более реалистично – куплю суп в Whole Foods и разогрею в микроволновке. Я также была не против знать, что если буду умирать я, он не поленится приехать и подержать меня за руку, что-нибудь в этом роде. Это то, что я могла придумать в качестве будущих обязательств. И в этой части у меня были сильные сомнения.

В связи с моим возможным раком они неожиданно стали актуальными. Макс, похоже, был на дзене, ни разу не упомянул отмененной в последний момент встречи в понедельник и через два дня предложил поужинать вместе в Мидтауне. Я согласилась. Мои ежедневные приступы паники так и продолжались, и я вспомнила услышанную в одном из русских сериалов фразу – «на измене»: это было какое-то ленивое и дерзкое сочетание слов, на мой взгляд, слегка отдававшее дурновкусием, и поэтому я с удовольствием его повторяла. Я была вся «на измене», нервная, напряженная и испуганная, но, конечно, когда я увидела Макса – I was, like, poker face [19].