Кристофер Мур - Венецианский аспид

– Трахни девственницу, пять шиллингов. За шесть отправлю за край света [57], – привычно окликнула она, скучая. Арка освещалась двумя масляными факелами, но девушка помахивала еще и небольшим фонарем, как будто, чтоб отыскать ее, гондолам придется хитро рулить через ночь. – Эй, прохожий. Жидов обслуживать мне не полагается, только ночь у нас спокойная, поэтому за пять шиллингов я тебя стоймя за углом отоварю.

– По цене девственницы?

– А чего не? Сегодня за ночь уж три раза в девицах побывала.

– Ну да, старайтесь хорошенько. Лоренцо знаете? – спросил я. – Из людей Антонио Доннолы?

– Лоренцо? Низенький такой, черная бородка клинышком? Годный он, но на трах обычно шиллинга-другого не хватает, поэтому только выпить заходит. Ну да, сейчас он как раз внутри, с дружочками своими, только тебе туда в такой желтой шляпе нельзя.

– Вызовете его мне?

– Сколько дашь?

У меня от денег, выклянченных у Джессики на хлеб, осталось всего два пенни. Я протянул ей медяшки, снял шляпу и поклонился.

– Скажите ему, послание от Джессики, если будете так добры, моя госпожа.

– Буду, наверно. – Он взяла монетки и с расторопностью фокусника заставила их исчезнуть. – А ты, знаешь, не так-то плох. Бороду бы постричь да накормить тебя пару раз – и я б с тобой попробовала.

– За пять шиллингов, разумеется? – уточнил я с улыбкой.

– Ну так я ж тут не из ятой милости стою, любовничек?

– Польщен уж тем, что принят к рассмотренью, – сказал я. Еще поклон.

– Фонарь посторожи. Сейчас вернусь. И клиентов мне смотри не распугай. А если отсосешь кому в переулке, бери три шиллинга, половину мне.

– Прекрасное предложение от прекраснейшей дамы.

Она подмигнула мне, поставила фонарь на ступеньку, сделала пируэт и скрылась за двойной внутренней дверью, глубоко тронутая моим обхожденьем. Как я, бывало, говаривал Харчку:

– Относись к бляди как к даме, а к даме – как к бляди, и даже такой неуклюжий обалдуй, как ты, поплывет по скользким морям страсти.

– Так их можно будет в лодке имать, да, Карман? – уточнял олух.

– Ну, в лодке тоже получится, – отвечал я. Неизменно терпеливый наставник подающего надежды ученика.

– Но не в попу? – уточнял далее Харчок.

– Нет, не в попу, в попу – никогда, конномудный ты простак. Этой штуковиной твоей и угробить кого-нибудь недолго. Только не в попу!

– Изи-ни, – говорил обычно он и повторял в точности моим голосом: – Только не в попу! – От привычки передразнивать я отучал его колоченьем по огромной пустой башке своим шутовским жезлом.

Прождав, похоже, достаточно времени, я запихнул шляпу себе в кафтан, взял фонарь и пошел за шлюхой в бордель. За дверью дорогу мне преградила крупная рука, притороченная к не менее крупному и крепкому бандиту.

– Она фонарь забыла, – сказал я, покачивая огоньком. – Э-э, ее…

– Милость, – сообщил бандит.

– Ее милость? Правда? Да это просто шалавый шлюз акульего эякулята, – не поверил я.

– Сегодня дверь обслуживает Милость, – сказал Бандит.

– А, ну да, Милость, – исправился я. – Я про то же. Она попросила фонарь ей принести.

– Ну иди, – ответил бандит, очевидно избранный на эту должность скорее за размеры, чем за умение вести допрос. И где были все эти дрянские бандиты-охранники, когда я плел свои интриги при дворах и в замках?

– Спасибки, – молвил я, обруливая его прямиком в вакханалию купцов и курв, в муках дебоша распростершихся на подушках и диванах по всем главным залам заведения и даже на громадной мраморной лестнице. Лоренцо я нашел в гостиной на втором этаже – он стоял у окна, а Антонио и двое его приятелей развалились на широкой софе: их обслуживало трио блядей, чьи головы подскакивали у их животов, как поплавки сетей в морских зыбях. Два купца помоложе – Грациано с одной стороны и Бассанио посередке – совершенно забылись в наслажденье, головы запрокинуты, глаза закрыты, руки на спинке, в кубках плещется вино. Девушки трудились, Грациано своей ритмично подмахивал, а вот Антонио – ах, Антонио отнюдь не уплыл никуда по волнам удовольствия: взглядом он упирался в Бассанио, словно отведет взор – и связь оборвется. Левая рука его была прижата к груди молодого человека, правой он вцепился в кубок с вином, как в кузнечный молот. Над ним трудилась-то явно только рыжая работница, но всю свою страсть Антонио сосредоточил на Бассанио.

Ятая очевидность действа была до крайности смутительна. Как же я мог этого не замечать? Ну конечно же. Богатый неженатый мужчина постоянно водится с компанией юных протеже мужского же пола, которые в делах ему отнюдь не помощники, – само собой, он патикус! Почему он не затащит кого-нибудь из них к себе в квартиру да не отымеет его там до тьмы в глазах, меня бежало, но странны позывы сердца. Трагедия вообще-то, что он вынужден покупать мальчику невесту, а не брать ее самому, тем самым явив свои вкусы всей Венеции. Ну, а если выяснится, что он отпетый мерзавец, о явлении половых его предпочтений можно уже будет не беспокоиться. Готов поспорить, когда один очень сердитый еврей перед судом отрежет от него кусок мяса, никакая романтика мужику в голову уже не полезет.

Лоренцо заметил, как я наблюдаю за его наставником, и отошел от окна – надо думать, галантно спасти своим друзьям отсосы, – но тут я вынул из кармана пергамент и повернул к свету так, чтобы он разглядел менору на печати.

– От Джессики, – сказал я.

Он шагнул ко мне, повернувшись к друзьям спиной, и выхватил записку у меня из пальцев.

– Она велела мне не уходить, пока не дождусь ответа. Я буду внизу, у моста слева от входа. – И я посмотрел на него свысока – есть надежда, что надменно. Уверенности в этом у меня не было – нечасто мне доводилось поглядывать на кого-то свысока, однако на котурнах я был почти на целую голову выше Лоренцо, поэтому пережитым насладился вполне. Лоренцо смазливый был негодник – бородка аккуратно подстриженным клинышком, плечи широкие, но я, даже в своих обычных башмаках, был ниже его ростом всего на ладонь. Увижу Джессику – надо будет подразнить ее сим немилосердно. Ее карманный купчишка. Ха!

– Стало быть, снаружи, – сказал я, когда он вскрыл печать. Я повернулся и тут же заметил Милость – ее перехватила парочка древних похотливцев, и теперь они ее лапали, словно мартышки-паралитики. Понятно, отчего она не вернулась с Лоренцо. Я поймал ее взгляд и убедился, что она видит, как я поставил фонарь ее на стол, а после выбрался из борделя и отошел влево, к каменному мосту через узкий канал, лежавшему почти целиком в тени. Огни публичного дома и окон выше бросали сюда ровно столько света, что я различал пристань, врезанную обок в камень, и одну ступеньку к ней: гондолы здесь могли грузить и выгружать добро. В темноте пристани под мостом служили отличными альковами для заговоров.