Джек Керуак - Ангелы опустошения. Книга 1

Его спальник у меня под мышкой выскользнул и развернулся и я так и несу его, наплевать — Мы подходим к пристани и там такие маленькие деревянные сходни и мы топаем прямо по ним, женщине с собакой сидящим на них приходится подвинуться, мы не останавливаемся, мы сбрасываем поклажу на настил и я быстренько шлепаюсь на спину, мешок под голову, и закуриваю — Всё. Никаких больше троп. Катер довезет нас до Дьябло, до самой дороги, немного пройти по ней, там гигантский питтсбургский подъемник, а внизу уже поджидает наш грузовичок с Чарли за баранкой -

Потом вниз по тропе которую мы только что с потом преодолели сами, бегом чтобы успеть на катер, спускаются два безумных рыболова со всем своим снаряжением и целым навесным мотором прицепленным к 2-колесной таратайке которую они катят перед собой и подпрыгивают с нею вместе — Они как раз успевают, подходит катер, мы все садимся — Я растягиваюсь на сиденье и начинаю медитировать и отдыхать — Пэт где-то на корме разговаривает с туристами о том как он провел лето — Катер пыхтит по узкому озеру между валунами-утесами — Я просто лежу на спине, сложив руки, с закрытыми глазами, и напрочь медитирую всю эту сцену — Я знаю что здесь больше чем видно глазу, помимо того что видно глазу — Вы это тоже знаете — Вся поездка занимает 20 минут и вскоре я уже чувствую как катер медленно подходит и стукается о причал — Подъем, берем мешки, я по-прежнему тащу здоровенный рюкзак Пэта, щедрость так до самого конца? — И даже так четверть мили по грунтовке дается нам с болью, огибаем утес, и оба! вот она платформа большого подъемника готовая легко опустить нас на тысячу футов к чистеньким домикам и лужайкам и к тысячам кранов и кабелей подсоединяющих Плотину Электростанции, Дамбу Дьябло, Дьявольскую Дамбу — дьявольски скучнейшее место для жизни в целом мире, всего одна лавчонка да и в той нет пива — Люди поливают свои тюремные лужайки, дети с собаками, Среднепромышленная Америка посреди рабочего дня — Маленькая застенчивая девчушка держится за материно платье, мужики разговаривают, все это на платформе, и вскоре она начинает со скрежетом опускаться и медленно мы нисходим в долину земную — Я все еще считаю: "Одну милю в час в сторону Мехико на его Плато Высокогорной Долины в четырех тысячах миль отсюда" — щелк пальцами, кому какое дело? — Вверх ползет большой противовес из цельного куска железа удерживающий нас в равновесии ненадежного спуска, величественные тонна за тонной черной массы, Пэт показывает мне его (с комментариями) (он собирается стать инженером) — У Пэта легкий дефект речи, слегка заикается в возбуждении и кипении, давится словами, иногда, и губа у него слегка отвисает, но ум у него острый — к тому же в нем есть мужское достоинство — Я знаю что по радио все лето он иногда очень смешно хохмил, все эти его «опа-ля» с восторгами, но по тому радио не было ничего безумнее серьезного евангелиста студента-иезуита Неда Гауди который, когда его навестила компания наших скалолазов и пожарников, завопил и захихикал как полоумный, дичее я ничего не слыхал, севшим голосом, а все оттого что так внезапно пришлось заговоарить с нежданными гостями — Что же касается меня, то единственной моей пластинкой по радио было "Лагерю Хозомин от сорок второго," прекрасное стихотворение каждый день, поговорить со Стариной Скотти, ни о чем, да несколько кратких фраз с Пэтом да несколько очарованных разговоров с Гауди да в самом начале несколько словесных уступок по части того что я готовлю, как я себя чувствую, и почему — Это Пэт смешил меня чаще всего — На пожаре, все время говорили про какого-то "Джона Троттера", и Пэт придумал два таких объявления: "Шмат Джона Трата сбросят со следующего самолета вместе с грузом. Джон Твист не вместился в груз первого самолета," в действительности он так и сказал — мозги совершенно набекрень -

Внизу у подъемника ни следа нашего грузовичка, сидим и ждем и пьем воду и разговариваем с маленьким мальчиком у которого большая красивая овчарка колли-лэсси посреди этого изумительного дня -

Наконец грузовичок показывается, за рулем старый Чарли, служащий в Марблмаунте, 60 лет, живет там же в маленьком трейлере, сам готовит, улыбается, печатает, замеряет бревна — читает у себя в койке — сын у него в Германии — моет за всеми посуду в большой кухне — Очки — седые волосы — как-то на выходные когда я спустился за куревом он как раз ушел в леса со счетчиком Гейгера и удочкой — "Чарли," говорю я, "готов поспорить что в засушливых горах Чихуахуа много урана"

"Где это?"

"Южнее Нью-Мексико и Техаса, парень — ты что ни разу не смотрел Сокровища Сьерра-Мадре это кино про старого дуралея-старателя который обставил всех парней и нашел золото, целого золотого горного козла и они встретились с ним в ночлежке на Скид-Роу он такой в пи-джаме, старый Уолтер Хьюстон?"

Но я слишком не болтаю видя что Чарли немного неловко и насколько я знаю они не понимают ни слова из моей речи с ее франко-канадскими и нью-йоркскими и бостонскими и бродяжьими смыслами перемешанными вместе и даже с поминально-финнеганными — Они ненадолго останавливаются поболтать с лесничим, я лежу на лавке как вдруг вижу как детишки врубаются в лошадей сидя на заборе под деревом, я подхожу — Что за прекрасный миг в Скучногородишке Дьябло! Пэт валяется на травке чуть поодаль (по моему настоянию) (мы старые алкаши-то все знаем секрет этой травки), Чарли болтает со стариком из Лесной Службы, а тут этот здоровый красавец-жеребец тычется своим золотистым носом мне в кончики пальцев и фыркает, и кобылка с ним рядом — Детишки прыскают от нашего с маленькими лошажьими нежностями общения — Один из них 3-летний карапуз, который никак не может дотянуться -

Они мне машут и мы отправляемся, с рюкзаками в кузове, в марблмаунтскую общагу — Болтаем — И вот уже наваливаются горести не-горного мира, в узкой пыли трудно тащатся большие развалистые грузовики с камнями, нам приходится съехать на обочину чтоб их пропустить — Тем временем справа от нас то что осталось от Реки Скагит после всех этих плотин и водосбора в Озере (небесно нейтральном) Росс (моего любимого Бога) — кипящий раздраженный старый сумасшедший поток однако, широкий, вымывающий золото в ночь, в артериальную Пасифику Сквохолвиша Квакиутля которая там в нескольких милях к западу — Моя чистейшая любимая речка Северозапада, у которой я сидел, с винцом, на пнях засыпанных опилками, ночью, пья под скворчание звезд и следя как движущаяся гора шлет и пропускает весь этот снег — Прозрачная, зеленая вода, цепляет коряги, и Ах все реки Америки которые я видел и которые видели вытечение без конца, томас-вулфовское видение Америки истекающей кровью в ночи своими реками стекающими в зев моря но затем наступают взвихренья и новорожденья, громоносен рот Миссиссиппи в ту ночь когда мы свернули в него и я спал в гамаке на палубе, плеск, дождь, всполох, молния, запах дельты, где Мексиканский Залив выбрасывает на помойку ее звезды и весь раскрывается навстречу покровам воды которые будут разделять как им это угодно в разделяемых недостижимых горных проходах где одинокие американцы живут в маленьких светочах — Вечно роза что течет, брошенная потерянными но неустрашимыми любовниками с мостов фей, чтобы истечь кровью в море, увлажнить труды солнца вернуться вновь, вернуться вновь — Реки Америки и все деревья по всем тем берегам и вся листва на всех тех деревьях и все зеленые миры во всей той листве и все молекулы хлорофилла во всех тех зеленых мирах и все атомы во всех тех молекулах, и все бесконечные вселенные внутри всех тех атомов, и все наши сердца и вся наша ткань и все наши мысли и все наши мозговые клетки и все молекулы и атомы в каждой клеточке, и все бесконечные вселенные в каждой мысли — пузырьки и шарики — и все звездные светы танцующие на всех волночках рек без конца и везде в мире бог с ней с Америкой, ваши Оби и Амазонки и Уры я верю и Конго-принадлежащие Озеро-плотинные Нилы чернейшей Африки, и Ганги Дравидии, и Янцзы, и Ориноки, и Платы, и Авоны и Мерримаки и Скагиты -