Эмма Страуб - Здесь все взрослые [litres]

– Ладно. Тут еды – медведя накормить, так, Сесилия? – спросила Берди. – Мороженое хочешь?

– С удовольствием. – Сесилия снова превратилась в ребенка и подставила пустую тарелку.

Беременные женщины видятся с лечащими врачами чаще, чем с друзьями, у Портер по крайней мере было именно так. Своих коз она и то видела реже. Но доктора Макконнелл любила. Бет Макконнелл – афроамериканка из Олбени, в очках с огромной роговой оправой и щелью между зубами, в каком угодно третьем классе такая девчонка на вес золота – всезнайка-ботаник. Больше всего Портер любила доктора Макконнелл за привычку ругаться («Вот черт, смазку забыла, сейчас приду») и не заморачиваться, ну и не последнее дело – они с Портер ровесницы и обе холостячки.

Ей предстояло сканирование, крупным планом видишь все части детского тельца, подробная замедленная съемка в реальном времени – совершенно естественный и при этом диковинный процесс, когда одно существо растет внутри другого. Портер нервничала.

– Вы увидите все. Абсолютно все.

Портер давно знала, что родится девочка, у матерей за тридцать пять все время берут дополнительные анализы крови, ведь опасность каких-то жутких дефектов возрастает с каждым днем – наказание за то, что тянула резину, словно восставала сама яйцеклетка, как это ее так долго не приглашали на банкет!

– Ага, – продолжала доктор Макконнелл, – предсердие и желудочек, кровоток, почки, пальчики ног, позвоночник…

– Надеюсь, не в этом порядке. – Портер лежала в кресле, подняв рубашку до ребер.

Ей уже давно казалось, что она становится толще, все тело размягчается, точно пюре, – кроме грудей, эти крепкие камешки так и рвались превратиться в булыжники. Живот, как положено, уже округлился скобкой, даже когда она лежала на спине.

– Нет, конечно. – Доктор Макконнелл энергично потерла руки. – Знаю, на улице тепло, а у нас тут гоняет кондиционер, руки, видишь ли, мерзнут. – Она ощупала живот Портер, подушечки пальцев твердо уперлись в ее лобковую кость. – Вот низ утробы. – Пальцы поднялись к грудине. – Тут у нас верх, все отлично. Развиваемся идеально. – Она стала готовить машину для УЗИ, быстро вернувшись к привычным обязанностям.

От слова «идеально» на глаза Портер навернулись слезы. Должно быть, доктор Макконнелл говорит такое каждой беременной, но Портер все равно была ей благодарна. Это что-то новое – ведь из того, что она в этой жизни делала и делает, на идеальный уровень не тянет ничего. Вот бы слышать это слово почаще! Родители Рэчел вовсю расхваливали ее достижения, лента Рэчел в Фейсбуке замусорена постами от ее мамы – детские фотографии, вырезки из газет, какие-то гиппопотамы резвятся в мутных водах. А подтекст такой – ты просто идеал. Может, мама хвалила ее всегда, может, старалась таким образом заменить ее беспутного мужа, не важно. В общем, гнула эту линию до сих пор, наверняка Рэчел ее даже не просила. Астрид иногда говорила что-то похожее Ники. Без слова «идеальный», в ее лексиконе такого слова не существовало, но иногда выдавала что-то типа: «О-о, я заглянула в книжный магазин Сьюзен, а там две молодые дамы у кассы обсуждают новую книгу, и одна из них говорит: «Это прямо как «Джейк Джордж»! Потом обе схватились за сердце и обмерли от восторга». О Портер она никогда в таком духе не высказывалась, хотя Портер знала: тем, как она вкалывает и чем занимается, мама гордится. А вот доктор Макконнелл сказала «развиваемся идеально», значит, и она, и ребенок – на верном пути.

– Так, посмотрим ближе. Вы же хотите ее увидеть? – Она толкнула свой стул на колесиках к стене, выключила верхний свет. Высветила первую часть тельца – позвоночник.

Портер прослезилась.

– Извините, – проговорила она.

На экране билось детское сердечко, мелькало, как самолет в ночном небе, ровно и ритмично.

– Извиняться не за что. Она прекрасна.

Осмотр продолжался, а Портер все шмыгала носом и каждые полминуты промокала глаза бумажным платочком. Младенец свернулся креветкой, легонько шевелил ножками, согнутые ручки развернуты к лицу.

– Если хотите, можете кого-то привести с собой, – предложила доктор Макконнелл. – Маму? Брата?

Портер представила, как рядом, держа ее за руку, сидит мама. Она будет плакать? А сама Портер будет плакать, если придет мама? Или Эллиот – будет стоять в углу, украдкой поглядывать в телефон, кивать время от времени в знак поддержки. Ники – может пустить слезу. И Сесилия тоже. А если позвать Рэчел – почему нет? Так и будут поддерживать друг дружку! У Рэчел уже есть поддержка – мама. Может, заглянет Джереми? Они виделись уже трижды – на ферме, у нее дома и еще раз в его ветеринарной клинике посреди ночи. О ребенке речь практически не заходила, хотя руку к ее животу он прикладывал, как только что делала доктор. Конечно, он же знает, что там внутри. Доктор Макконнелл пошевелила своей волшебной палочкой – на экране крупным планом возникло личико. Нажала кнопку – и изображение стало трехмерным. Картинка слегка бурая, чуть смазанная, будто информация шла издалека, хотя, наверное, так и было, через кожу, изнутри наружу. Портер вдруг подумала обо всех мужчинах, какие есть на свете, – делают вид, что это их работа, просто потому, что теперь им придется меньше спать. Только все не так. Женщина всегда одна, со своим ребенком один на один. Есть бремя, опыт, которые разделить невозможно.

Уняв слезы, Портер смотрела, как младенец шевелится, крошечное тельце плавает в ее нутре, но уже живет своей жизнью.

Портер вернулась на работу и из загона позвонила Ники. Обычно звонить приходилось раз шесть, Портер всегда слала ему эсэмэски, чтобы вышел на связь, а тут он ответил после третьего сигнала.

– Пуэрто, – произнес он. – Мама мне доложила насчет ребенка. Поздравляю.

Портер отогнала козу, которая уткнулась ей в голень.

– Доложила? Я хотела доложить тебе сама! Что ж не звонишь, чучело!

– Я же говорю, поздравляю! Занят был. Люблю тебя. – Ники откашлялся.

Он всегда покуривал травку. Портер надеялась, с возрастом это пройдет, однако ему, ее младшему братику, уже тридцать шесть, а марихуана играет в его жизни не меньшую роль, чем в отрочестве. Будь он другим человеком, уже создал бы какую-нибудь конопляную империю, засадил поля марихуаной в слоновий рост. Только не Ники – кишка тонка. Получать удовольствие – это пожалуйста. Мало кто запросто откажется от карьеры знаменитого актера, а вот ее братец такой. Травка – да. Слава – нет. Было много всякого, о чем другие только мечтают, а Ники от этого отказался – вечеринки в Голливуде, твое фото в глянцевых журналах, случайный секс. А от марихуаны не отказался.

– Девочка.

– Девочки всегда лучше. Как там моя? – Он замер.