Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

— Возможно, но я не собираюсь сейчас это делать.

— А можно узнать, почему?

— Нельзя раскачивать лодку во время шторма, потонем все. Я доходчиво объяснил.

— Не совсем.

Азаров невольно вздохнул.

— В стране тяжелая ситуация, правительство плохо ли, хорошо ли, но что-то делает для борьбы с эпидемией. Если власть рухнет, вся система здравоохранения посыпается. Как вы думаете, скольких людей это погубит?

— Полагаю, много.

— Вот и я того же мнения. Не время сейчас.

— А все ли ваши сторонники придерживаются такой позиции? — спросил Шевардин.

Азаров покосился на него.

— По-разному. Горячие головы есть всегда.

— Я понимаю, — задумчиво протянул Шевардин. Он размышлял о том, следует ли на этом остановиться, или попытаться выведать что-нибудь еще? Азаров уже кидает на него подозрительные взгляды, а в таких вопросах он человек дошлый.

— А можно ли в ближайшее время ожидать еще разоблачений? — все же решил спросить Шевардин.

— Не могу вам сказать, но работа у нас ведется постоянно. Следите за Интернетом.

— Понимаю, Алексей Германович, в любой организации есть свои фирменные секреты. Хочу лишь, чтобы вы знали, что я ваш сторонник. Может быть, не самый активный и рьяный, но я понимаю, какое полезное дело вы делаете для страны.

— Спасибо, Игорь Юрьевич. Всегда приятно найти еще одного сторонника.

— Не буду больше вам мешать, я всего лишь хотел поблагодарить вас. А вот какой интересный вышел нежданно разговор. — Шевардин сделал вид, что не решается что-то сказать. — Очень вас прошу, не передавайте его Михаилу Германовичу.

— Даже в мыслях такого не было.

— Очень вам за это признателен.

Шевардин встал и направился к выходу из бассейна. Азаров проводил его взглядом. Его не покидало ощущение странности этой беседы. Вроде был в ней какой-то подтекст, а вроде бы и не было. Такой человек, как Шевардин, вполне может сопереживать тому, что он, Азаров, делает. Он ни раз встречал сочувствие к своей деятельности среди людей, которые по своему статусу его не могли испытывать. не все же, потерявшие совесть, истуканы, среди даже высшего чиновничества есть те, кто понимают, что творится, и испытывают чувство стыда. Только отказаться от своего привилегированного положения не могут и не хотят. Вот и живут годами с раздвоенным сознанием Возможно, Шевардин тоже из них.

Ладно, черт с ним, мысленно произнес Азаров, этот человек все равно не станет его активным сторонником, не перейдет на его сторону. А потому не так уж и важно, что он думает и чувствует. Пусть сам разбирается со своей совестью, если она у него все-таки есть.

Таким Софья Георгиевна мужа не видела давно. Выпить он любил, но вот напиваться терпеть не мог. И всегда очень точно знал меру: мог быть слегка выпившим, но никогда пьяным. Но сейчас он был именно пьяным, а не выпившим.

Михаил Ратманов сидел в кресле и держал в руках почти пустую бутылку виски. На полу, у его ног разлилась лужа этого напитка, в которой лежали осколки разбившегося бокала. Но муж не обращал на это ровным счетом ни малейшего внимания. Она сразу поняла, почему: он смотрел вокруг себя абсолютно осоловевшим взглядом, в котором отсутствовал даже намек на человеческое сознание. То были глаза совершенно бессмысленного существа.

Несколько мгновений Софья Георгиевна молча наблюдала за этой картиной. Она не понимала, что могло случиться такого, что повергло мужа в столь ужасное состояние. Дети все живы и здоровы, все имущество цело, ничего страшного в доме не происходит. Не понятно!

Она взяла веник и совок и стала сметать осколки стекла. Затем пошла в туалет и там бросила их в мусорное ведро. Вернулась к мужу. Ей показалось, что сознание постепенно начинает возвращаться к нему.

Софья Георгиевна присела на корточки, чтобы заглянуть ему в глаза.

— Мишенка, что произошло? — как можно мягче спросила она.

Сначала Ратманов посмотрел на нее непонимающим взором, затем он приобрел некоторую осознанность.

— Все кончилось, для меня все кончилось.

— Что кончилось? — Софья Георгиевна почувствовала беспокойство. Если муж такое говорит, то это серьезно. Такими словами на ветер он не бросается.

— Неужели не понятно: моя жизнь, моя карьера. — Он попытался пригубить из бутылки, но Софья Георгиевна вырвала ее из его рук.

— Почему ты так решил?

— Это не я решил, это он решил, — чуть не плача, проговорил Ратманов.

— Ты о ком?

Ратманов удивленно взглянул на жену.

— Как о ком! — изумился он. — Об этой твари Алексее, вестимо.

— Он-то причем? Что такого он сделал?

Изумление Ратманова усилилось.

— Ты не понимаешь?

— Нет.

— То, что он разместил в ютюбе, для меня это конец.

— Он и раньше многое чего размещал в ютюбе.

— Да, размещал, но не такое. То была всякая мелюзга. А на этот раз против самого премьер-министра, а он второе лицо в государстве. Следующий будет… — Лицо Ратманова стало очень испуганным.

— Я тут с тобой соглашусь, в этот раз он перегнул палку. Но ты-то причем?

— Неужели не ясно? — уставился он на жену. — Я его брат, мне это ни за что не простят. Мое увольнение вопрос времени. Совсем ничтожного, — добавил он после паузы.

— Это не справедливо.

Ратманов пьяно засмеялся.

— Как будто у нас есть справедливость. Ну, ты, чувиха, и сказанула.

Софья Георгиевна не могла припомнить, чтобы ее хотя бы раз кто-либо обозвал «чувихой». От изумления и возмущения она не представляла, что сказать. Конечно, муж пьяный, но даже в таком состоянии он должен соображать, что нельзя говорить некоторые вещи.

Кажется, Ратманов сообразил, что сморозил что-то не то.

— Прости, Софочка, сам не знаю, чего несу. — Он вдруг вплотную приблизил свой лоб к ее лбу.

— Миша, может не все так плохо, — предположила Софья Георгиевна, растроганная жестом мужа.

— Нет, Софочка, плохо. Я это кожей чувствую. Я бы задушил его вот этими руками, — показал Ратманов на свои руки.

Софья Георгиевна с опасением посмотрела на них.

— Даже, если все так, как говоришь, обещай мне, что не тронешь его. — Подумав, добавила: — Он же тебя сильней, хуже будет только тебе.

— И пусть, мне уже все равно. Зато я с ним поквитаюсь. Даже не представляешь, как я этого хочу.

Софья Георгиевна подумала, что представляет. Он сейчас в таком состоянии, что способен на самые безрассудные поступки. И она не уверенна, что сможет его остановить. Если у кого это и получится, то только у Германа Владимировича. Надо срочно идти за ним.

Герман Владимирович и Софья Георгиевна вошли в комнату. Михаил Ратманов все так же сидел на стуле и раскачивался на нем. Он бросил на них взгляд и отвернулся, словно демонстрируя нежелание общаться с ними.