Алекс Тарн - Рейна, королева судьбы

– Уходи, – сказала она.

Вздрогнув от неожиданности, Нир обернулся.

– Что?

Рейна сидела на стуле и, покачивая ногой, насмешливо смотрела в его растерянное лицо.

– Уходи, – повторила она и продолжила, отчетливо выговаривая каждое слово: – Ты все правильно понял, парень. Ты часть моей перемены, не более того. Ты здесь потому, что мне нужна твоя помощь. Но если ты не хочешь или не можешь помочь, то уходи. Придется найти кого-нибудь другого. Твои сандалии вон там, под столом.

Нир непроизвольно повернул голову в указанном направлении. Сандалии и в самом деле лежали под столом – протяни руку и возьми. Но это простое действие выглядело сейчас решительно невозможным. То, что произошло между ними, не могло закончиться столь нелепым образом. В его жизни не было, нет и не будет ничего лучше этой безумной светловолосой фантазерки. Сейчас Ниру казалось немыслимым, что он когда-то жил без нее – как вообще такое возможно?

– Я никуда не уйду, – тихо сказал он. – Ты моя, поняла? Куда ты, туда и я.

Она поднялась со стула, подошла к нему и присела на корточки. Теперь ее голос звучал мягко, почти ласково.

– Нир, милый, послушай меня, пожалуйста. Я не могу этого доказать, я просто знаю: осталось совсем мало времени. Там в овраге ей было двадцать шесть лет, и мне сейчас тоже двадцать шесть. Она упоминает луну на три четверти – значит, речь идет о середине второй недели Таммуза. В этом году вторая неделя Таммуза начнется через два дня. Если и пытаться что-то изменить, то лучше этого периода не найти. Ты меня слушаешь?

Он послушно кивнул.

– Слушаю. Лучше не найти… – Нир осторожно протянул руку и погладил ее по волосам.

– Ну вот. Мне очень нужна твоя помощь, но я не хочу заставлять тебя. Не хочу, чтобы ты думал, что…

– Нет-нет, что ты! – перебил он. – Я и думать не…

– Ш-ш… – остановила его Рейна. – Не надо.

Слушай, что я скажу. Мы с тобой сделаем так. Ты сейчас наденешь эти свои сандалии и поедешь домой. И по дороге хорошенько подумаешь над тем, что я рассказала. Я понимаю, что сейчас тебе кажется, будто… Но, возможно, это только так кажется, потому что я рядом, и мое присутствие мешает тебе думать. А это слишком важное решение, чтобы принимать его за здорово живешь, под настроение. Уж я-то знаю. Ты даже не представляешь, как долго я сама сомневалась!

Я не могла решиться несколько месяцев! Несколько месяцев! Так что с моей стороны нечестно требовать от тебя немедленного ответа. Поэтому я и говорю: подумай! Ведь мне понадобишься ты весь. Вся твоя жизнь. Видишь, как это страшно? А ты говоришь…

– Рейна, – начал было Нир, но она опять остановила его.

– Ш-ш… молчи. Ты поедешь домой, а я останусь здесь, ждать твоего решения, – она улыбнулась. – Чтобы было ясно: я очень хочу, чтобы ты вернулся. Но я тебя пойму и в том случае, если этого не случится. Нелегко бросать всю свою прежнюю жизнь, все планы и прочее…

– Но зачем бросать? – вставил он. – Ведь можно…

– Ш-ш… – Рейна выпрямилась и отошла к окну. – Я буду ждать сутки, не больше. Если надумаешь, собирай вещи и переезжай ко мне. Переезжай сюда жить. Только не бери много, места тут с гулькин нос, сам видишь.

Она отвернулась, давая понять, что разговор закончен.

«Подумай!» Легко сказать…

Домой Нир ехал, как на автопилоте. В голове царили хаос и разброд, броуновское движение разрозненных слов и мыслей, даже приблизительно не складывающихся в какую-либо связную картину. Он включил музыку, но и самые любимые мелодии казались сейчас неприятным шумом, раздражающей какофонией. Уже почти проехав Джальджулию, Нир вдруг обнаружил, что зверски голоден, и обрадовался этому внезапному проблеску цели в непроницаемой тьме бессмыслицы. Он поспешно свернул в городок и притормозил у первой попавшейся забегаловки.

Хозяин, пожилой усатый араб, настругал ему в питу ломтики швармы, щедрой рукой насыпал туда же с десяток всевозможных добавок и отполировал получившийся шедевр горячим грибным соусом.

– Садись, поешь, потом заплатишь!

Час был неурочный, три облезлых столика на тротуаре безнадежно пустовали, и потому усатый явно намеревался уделить повышенное внимание своему единственному клиенту. Нир уселся на шаткий пластиковый стул и примерился к перегруженной пите. А, черт с ним – как ни примеривайся, все равно перемажешься… Он решительно вгрызся в сочащуюся тхиной и хумусом полусферу. Хозяин одобрительно крякнул:

– Ай молодец!

Над стойкой потрескивала голубыми спиралями антикомариная лампа, сбоку крутился шампур, сзади, за спиной усача, бубнил небольшой телевизор, настроенный не то на египетский, не то на иорданский канал. Проследив за направлением клиентского взгляда, араб радостно закивал:

– Теперь сядет. Надолго сядет. И правильно, закон есть закон. Что скажешь?

На экране сменяли друг друга картинки из зала суда: судьи на высоких креслах, круглолицые женщины в хиджабах, мрачный парень в клетке – как видно, подсудимый. Не имея возможности отреагировать иначе, Нир вопросительно замычал и помахал питой. В результате на стол вывалились несколько капустинок, крошечный ломтик огурца и кусочек баклажана. Мухи приветствовали это событие радостным жужжанием.

– Сестру зарезал, – с готовностью пояснил хозяин. – Чтоб семью не позорила. Ученый парень, не из шатра, на доктора в Каире выучился. На доктора – это тебе не коз пасти. Десять лет учиться надо. Десять!

Нир сокрушенно покачал головой.

– Вот и я говорю, – подхватил араб. – Теперь все ослу под хвост. И десять лет, и университет, и докторство. Вся жизнь. А что поделаешь? Ничего не поделаешь. Семья дороже всего. Как тут не зарежешь? Да… Добавь себе салатов, не стесняйся. Хороши баклажаны, а? Жена делает. И соления тоже. Кушай на здоровье.

Нир снова замычал, интенсивно работая челюстями.

– Думаешь, зря зарезал? – поднял брови хозяин, довольно точно истолковав смысл мычания. – А вот не зря, не зря. Докторство, парень, это еще не все в жизни. Главное – человеком остаться. А человек без чести, считай, не человек, даже когда на свободе. Без чести он, считай, баран. Куда стадо, туда и он. У нас так говорят: лучше помереть человеком в тюрьме, чем жить бараном на воле. Надо убить – убей. Ну а потом пусть судят. Закон есть закон, куда ж денешься…

Он извлек из-под прилавка сигарету, закурил, прилег грудью на прилавок и дальше уже молчал, задумчиво глядя на проезжающие автомобили. Дожевав последний кусок, Нир пошел к раковине умываться. На телеэкране сменился сюжет: теперь показывали беспорядки, горящие автомобили и полицейских с дубинками. Над стойкой плотоядно потрескивала голубая лампа, хозяин, отмахиваясь от возмущенных мух, вытирал мокрой тряпкой стол с остатками пиршества.