Ирвин Шоу - Богач, бедняк... Том 1

Явно, крыша поехала. Несчастная старуха! Руди к этому его не подготовил.

– Ладно, поспрашиваю, – пообещал он ей. – Как только доберусь до Англии.

– Какой ты добрый мальчик, – сказала она. – Я всегда в глубине души чувствовала, что ты добрый, хороший мальчик. Но тебя портила дурная компания. Если бы у меня было достаточно времени на то, чтобы стать для тебя хорошей матерью, я смогла бы уберечь тебя от множества неприятностей. Ты должен быть строгим со своим сыном. Любить, конечно, но обращаться с должной строгостью. А твоя жена добра к мальчику?

– Она – в порядке, – уклончиво ответил он.

Нет, лучше с ней Терезу не обсуждать. Он посмотрел на часы. Эта беседа с матерью, эта темная комната, его угнетали.

– Послушай, – сказал он. – Уже почти час. Давай куда-нибудь съездим и пообедаем. У меня внизу машина.

– На ланч? В ресторан? Ах, как здорово! – воскликнула она, словно девчонка. – Мой взрослый, сильный сын приглашает свою старушку мать на ланч.

– Мы поедем в самый лучший ресторан.

Возвращаясь поздно вечером в Нью-Йорк на машине Шульца, он вспоминал события этого дня и размышлял над тем, удастся ли ему еще когда-нибудь навестить мать.

Сложившийся еще в юности образ матери теперь изменился. Из постоянно бранящейся, вечно раздраженной и недовольной женщины, фанатично преданной только одному сыну в ущерб другому, она превратилась в безобидную старуху, жалкую, одинокую, ужасно жаждущую сыновней любви, довольную даже самым пустяковым знаком внимания к себе.

За ланчем он заказал ей коктейль, и она слегка опьянела. Хихикая, как девчонка, она все время повторяла: «Ах, как дурно я себя веду!» После ланча он повозил ее по городу и был поражен, что он оказался совершенно ей незнакомым. Она жила в нем долгие годы, но, по существу, ничего в нем не видела, даже университет, в котором учился ее сын.

– А я и понятия не имела, что город такой красивый, – то и дело восклицала она, когда они проезжали кварталы с большими комфортабельными домами среди деревьев и зеленых лужаек. Проезжая мимо универмага Калдервуда, она еще сильнее удивилась: – Никогда не думала, что это такой большой магазин. Знаешь, я в нем никогда не была. И только подумать, им заправляет наш Руди!

Припарковав машину, они медленно прошли по первому этажу. Он купил ей замшевую сумочку за пятнадцать долларов. Продавщица завернула в бумагу ее старую сумочку, и она с гордым видом, перебросив ремешок новой сумки через руку, чинно вышла с ним под руку из магазина.

Весь день она говорила без умолку, впервые рассказывала ему о том, как ей жилось в сиротском приюте («Я была самой красивой девочкой в классе. Когда я оттуда уезжала, меня даже наградили».), о том, как она работала официанткой, о том, что ей всегда было стыдно, что она незаконнорожденная, о том, как она ходила в вечернюю школу в Буффало, чтобы получить образование, о том, что не позволяла никому поцеловать себя, пока не вышла замуж за Акселя Джордаха, о том, что весила она в день свадьбы всего девяносто два фунта1, о том, каким красивым был их городок Порт-Филип в тот день, когда они с Акселем пришли смотреть пекарню, о том, как они катались на белом экскурсионном пароходе по реке, а оркестр на палубе играл веселые вальсы, о том, как хорошо было у них в квартале, когда они приехали и поселились в нем, о том, как она мечтала открыть собственный уютный ресторан, о том, какие светлые надежды она связывала со своей семьей.

Когда он привез ее назад домой, она попросила подарить ей фотографию внука, чтобы, вставив ее в рамочку, держать на своем ночном столике в спальне. Получив карточку, она проковыляла в свою комнату и вынесла оттуда пожелтевшую от старости фотографию – когда ей было девятнадцать, в длинном белом платье, стройная, такая серьезная, красивая девушка.

– Это тебе на память, – сказала она.

Она молча наблюдала, как он осторожно вкладывал фотографию в свой бумажник, на то место, где прежде лежала карточка его сына.

– Знаешь, я чувствую, что у меня нет никого ближе тебя во всем мире. Мы такие же хорошие люди, как и прежде. Мы с тобой такие простые. Не то, что твоя сестра или брат. Я, конечно, люблю Руди и должна его любить, но я его не понимаю. А иногда просто боюсь… А ты…– мать засмеялась. – Такой большой, такой сильный мужчина, мужчина, зарабатывающий себе на жизнь кулаками… Но мне так хорошо с тобой, так уютно, как будто мы с тобой ровесники, словно ты мой брат… Каким счастливым для меня стал этот день. Мне кажется, что я чувствую себя как человек, выпущенный на свободу из своей тюрьмы.

Томас поцеловал мать, она обняла его, цепляясь за него, прижала к себе.

– Знаешь, я не выкурила ни одной сигареты с того времени, когда ты приехал.

Томас медленно ехал в наступающих сумерках, думая об этом славном дне. Он остановился у закусочной, вошел, посидел в баре, выпил виски. Вытащил из бумажника фотографию молоденькой девушки, которая стала его матерью. Долго на нее смотрел. Как он рад, что приехал сюда. Рад, что повидал ее. Может, от ее любви сейчас мало проку, но в борьбе за такой незначительный трофей он все же одержал победу. В тихом салоне он наслаждался непривычной тишиной. По крайней мере, так прошло не меньше часа. Он был умиротворен. Сегодня в мире стало на одного человека меньше среди тех, которые вызывали в нем ненависть.

КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА