Акрам Айлисли - Сияние шести солнц

Мальчик повел глазами по сторонам, выглядывая мух. Взгляд его наткнулся на грушу, свисавшую над перилами.

— Грушу хочу! — заявил он, снова вогнав отца в краску.

— Они еще не поспели, сынок.

— У вас тоже мухи? — спросил профессор, отворачиваясь от мальчишки.

— Дети, как мухам не быть? — Мурсал виновато улыбнулся. — У вас-то они откуда?

— Не в детях дело! Двор надо в чистоте содержать.

— Как его будешь содержать, когда дети? Невозможно…

— Вы всегда найдете оправдание! — Джемшидов раздраженно поморщился. Детей воспитывать надо, а вы одно знаете — плодить! — Если к порядку не приучены, конечно, чистоты не будет. Вонь — пройти невозможно.

— Я грушу хочу!

Туту-ханум, встревоженная, вышла на веранду: мальчик капризничает, муж начинает нервничать. Сорвала две неспелые груши, протянула Теймуру.

— Держи, детка! Только не ешь, еще не дозрели. Поиграй… Сейчас чай будем пить, конфет тебе дам!

Сказала и ушла в дом. Мальчик немедленно принялся грызть зеленую грушу, и профессор почувствовал, что давление у него подскочит, непременно подскочит.

— Как дела в Баку? — осведомился учитель Мурсал. — Что нового?

— Ничего нового нет.

— В Баку трамвай есть! — сказал мальчик.

Мурсал улыбнулся, профессор — нет.

— А когда дети приедут? — спросил Мурсал, имея в виду семью профессорского сына.

— На это лето не приедут. Бешир докторскую защищать должен.

— А как его ребятишки?

— Какие ребятишки! У него не шестеро — одна-единственная дочка!

— Так я про нее. Единственная еще слаще!

Профессор вдруг заметил, что мальчик положил на стол обе надкушенные груши и того гляди разревется. Не желая перебивать гостя, он промолчал, лишь раздраженно заерзал на стуле.

— Беширова докторская — событие будет в науке! — уважительно произносит Мурсал.

— Почему ты так думаешь?

— Так ведь, небось, ученей-то нет?

— Найдутся и поученей! — Джемшидов старательно, отворачивается от мальчишки, уже начавшего всхлипывать.

— Чего ты? — удивленно спрашивает Мурсал. — Чего плачешь?

— У-у… — весело говорит Туту-ханум. — Такой большой мальчик и плачет! Ну, чего ты? Ты же у нас умница!

— Почему не дашь ребенку конфет? — профессор вне себя, еще чуть, и начнет кричать.

— А, он из-за конфеток? Сейчас принесу! Сейчас, деточка!

— Не хочу! — говорит мальчик и замолкает. Замолкает потому, что сам не знает, почему ревет, знает только, что не из-за конфет. Тем не менее, когда Туту-ханум кладет на стол горсть конфет, он мгновенно распихивает их по карманам. Хозяйка ставит на стол чай. Таков обычай: в Бузбулаке перед едой положено выпить стакан чаю.

Мальчик теперь сидит тихо, положив руки на набитые конфетами карманы. Туту-ханум возится у электрической плитки. Профессор, потирая лоб, ждет, чтобы заговорил Мурсал, но тот пока что подбирает слова.

— Ну, как дела в деревне? — не выдерживает наконец профессор.

— Как видите, ничего особенного.

— Я вижу, мечеть отремонтировали.

Учитель Мурсал улыбается, потому что в этом месте никак невозможно не улыбнуться. Потому что который год, стоит им встретиться, профессор обязательно заводит разговор про мечеть. Потому что профессор Абдулали Джемшидов давно воюет с несчастной бузбулакской мечетью, и про войну эту в деревне ходят сотни различных анекдотов.

— Памятник архитектуры, профессор, приходится сохранять!

— А очаги культуры и общественной жизни не надо сохранять? Клуб того и гляди рухнет!

— Так ведь сами знаете, профессор, согласия нет. Никак не столкуешься с людьми.

— А мечеть ремонтировать — столковались?

Мурсал снова улыбнулся, потому что это тоже старый разговор. Потому что не кто-нибудь, а он, Мурсал, составив список, собирает по домам тридцатки на ремонтные работы. И прекрасно знает, к чему клонит профессор.

— Такого мракобесия, как здесь, нигде не встретишь! Желоба у мечети обветшали, так из Армении камень везут! А дорога — сорок лет ни пройти, ни проехать — вам и дела нет! Каких-нибудь пять километров, а пока доберешься, дух вон!

— Починим, профессор, и дорогу починим… Что же делать: и мечеть наша — на произвол судьбы не бросишь.

— Чайку больше не хотите? — вежливо осведомляется Туту-ханум. Забирает стаканы и, уже уходя, добавляет: — И как у тебя терпения хватает: каждый год одно и то же! Одно и то же!

— Хочешь сказать, болтовней занимаюсь? — Джемшидов злобно глядит на жену.

— А чем же еще? Заладил, как попугай: мечеть, мечеть!

Мурсалу нравится, что она так сказала, зато профессору это не по вкусу. Некоторое время собеседники молчат, думают о своем. Мальчик тоже думает о своем. Он думает, приедет ли еще та девочка в коротком платьице, будет ли бегать по улице. Пытается сопоставить услышанное: "На это лето не приедут…" "Бешир докторскую защищать должен", "у него же не шестеро одна-единственная дочка!". Он думает о том, почему у Бешира одна дочка, а у его отца не одна…

Согласно давно заведенному порядку, к главному вопросу профессор переходит после ужина.

— Арык чистили?

— Да, профессор, чистили.

— По скольку собирали?

— Кто тридцать дал, кто пятьдесят…

— Хорошо, пусть будет пятьдесят. Конечно, я только два месяца пользуюсь, но это неважно…

— Ну что вы, профессор! Краснеть заставляете, честное слово! Будто я за этим явился…

— Конечно, не за этим, — хозяйка тут как тут, — просто мы обязаны это сделать. Вы же не миллионер какой-нибудь, семья — восемь человек.

Туту-ханум знает, что муж взял из портфеля сотенную и та сейчас под скатертью. Не исключено, что это известно и Мурсалу, хотя он действительно пришел в этот дом не за деньгами. Совсем не за деньгами. Он каждый раз надеется, что профессор не заведет этот разговор.

Сто рублей — что за деньги. В конце концов, если уж не хочет оставаться в долгу, чаю привез бы, конфет каких-нибудь… Вроде гостинец. Но профессор так никогда не делает, и самое удивительное, что Мурсал всегда находит ему оправдание.

— Прошу вас, профессор, не ставьте меня в нелепое положение.

— Ты за меня деньги вносил? За арык? Вносил?

— Вносил. Ну и что? Это же уважение. Долг наш.

— А мой долг — вернуть тебе эти деньги. — Профессор достает из-под скатерти сотенную. — Так что будь любезен, возьми. Остается мечеть, но на нее, как ты понимаешь, я не дам ни копейки. Заботиться о сохранении очагов мракобесия не входит в мои планы.

… Белолицую девочку в коротком платьице и белых-пребелых трусиках звали Беневша — Фиалка, а вдоль бузбулакских арыков каждую весну полным-полно фиалок. И солнце фиалкового цвета встает по утрам из-за гор. Вечером на краю неба светятся фиалкового цвета облака… Девочка-Фиалка приезжала и уезжала, а все вокруг оставалось таким же фиалковым.