Ричард Бротиган - Аборт. Исторический роман 1966 года

Очень неловко она подступила к столу — потрясающе неловко, но мимолетная нежность ее лица, словно оставленные приливом озера, вновь увела меня прочь от ее неловкости.

— Я очень надеюсь, что не потревожила вас. Я знаю, что уже поздно, — сказала она без особой надежды в голосе, а затем оторвала взгляд от того, на что смотрела, и со скоростью света перевела его на меня.

Она потревожила меня, но не так, как сама опасалась. Нечто неестественное текло и изменялось в ней, но что именно, я понять не мог. Лицо ее, будто круг зеркал, уводило меня прочь от этой штуки.

— Да нет, что вы. Это моя работа, она мне нравится. Я не хотел бы оказаться ни в каком другом месте — только здесь.

— Что? — переспросила она.

— Я люблю свою работу, — сказал я.

— Хорошо, что вы счастливы. — Слово «счастливы» она произнесла так, точно разглядывала его с огромного расстояния в телескоп. Слово прозвучало в ее устах небесно — обнаженно, как в Галилее.

И тут я понял, что в ней казалось так невероятно странно. Лицо — нежное, изумительное, а тело по сравнению с хрупкостью этого лица развито просто фантастически.

У нее были большие, полностью созревшие груди, до невозможности тонкая талия, а большие округлые бедра сужались к длинным величественным ногам.

Очень чувственное тело подстрекало к похоти, боттичеллиево лицо — отправляло разум в странствия по божественному.

Она вдруг догадалась, что я признал ее тело. Вспыхнув от огорчения, она сунула руку в пакет и вытащила книгу.

— Вот моя книга, — сказала она.

Она положила ее на стол и едва не отскочила. То есть, собиралась отскочить, но передумала. Снова глянула на меня, и я почувствовал, как кто-то выглядывает из нее, словно тело ее — замок, в котором живет принцесса.

Книга была в простой коричневой обложке, названия не значилось. Больше всего она походила походила на кусок голой земли, опаленный замороженным жаром.

— О чем она? — спросил я, держа книгу в руке, — ненависть словно сочилась из-под обложки.

— Она вот об этом, — ответила девушка и внезапно, чуть ли не истерично расстегнула пальто и распахнула его, точно тяжелую дверь в какие-то кошмарные казематы, набитые пыточным инструментом, болью и лихорадочными признаниями.

На ней был синий свитер, юбка и черные кожаные сапоги по моде времени. Тело, фантастически крепкое и развитое под этой одеждой, заставило бы кинозвезд и королев красоты истечь от зависти протухшим гримом.

Она представляла собой идеальное воплощение мечтаний западного человека этого столетия о том, на какую женщину ему приятно смотреть: большие груди, крохотная талия, широкие бедра, длинные ножки всей этой мебели из «Плэйбоя».

Она была настолько красива, что спецы по рекламе превратили бы ее в национальный парк — если бы только дотянулись до нее своими лапами.

Ее голубые глаза вдруг вскипели, как озерцо под натиском прилива, и она разрыдалась.

— Это книга о моем теле, — сказала она. — Я ненавижу его. Оно для меня слишком велико. Это чужое тело. Не мое.

Я полез в карман, вытащил носовой платок и шоколадку. Когда людям плохо, когда их что-то тревожит, я всегда говорю им, что все будет в порядке, и даю шоколадку. Они удивляются. Шоколад вообще полезен для здоровья.

— Все будет хорошо, — сказал я.

Я дал ей батончик «Млечный путь». Потрясенной рукой она взяла шоколадку и уставилась на нее. Еще я дал ей платок.

— Вытрите глаза, — сказал я. — И съешьте шоколадку, а я пока налью вам шерри.

Пытаясь снять обертку, она рассеянно вертела в руках батончик, точно он был устройством из далекого будущего века, а я сходил за шерри. Мне показалось, что выпить не повредит обоим.

Когда я вернулся, она доедала шоколадку.

— Правда, вкусно? — улыбнулся я.

Этот нелепый шоколадный батончик все же заставил ее улыбнуться и даже чуть было не посмотреть на меня.

— Прошу вас, присядьте, — сказал я, показав на стулья, расставленные вокруг стола. Она села так, словно тело ее было на шесть дюймов больше ее самой. Она уже сидела, а тело еще только садилось.

Я налил два стаканчика шерри «Галло» — это все, что может позволить себе библиотека, — и тут наступило неловкое молчание: мы просто сидели и пили шерри маленькими глотками.

Я хотел сказать ей, что она очень красивая девушка, что не стоит так расстраиваться из-за тела, что она неправа, что нельзя так себя изводить, — но сразу же передумал.

Не это ей хотелось слышать, и не это на самом деле мне хотелось говорить. В конце концов, я кое-что соображаю. Ни ей, ни мне не хотелось слышать то, что я собирался сказать.

— Как вас зовут? — спросил я.

— Вайда. Вайда Крамар.

— А как вам больше нравится называться — Вай или Айда?

Она опять улыбнулась.

— Лучше просто Вайда.

— Сколько вам лет?

— Девятнадцать. Скоро исполнится двадцать. Десятого.

— Вы учитесь в университете?

— Нет, я работаю по ночам. Какое-то время ходила в университет Сан-Франциско, потом — в университет Калифорнии, но не знаю. Теперь я работаю по ночам. Нормально.

Она почти на меня смотрела.

— Вы только что закончили свою книгу? — спросил я.

— Да, я дописала ее вчера. Мне хотелось рассказать, каково это — быть мной. Я поняла вдруг, что больше ничего не остается. Когда мне было одиннадцать лет, бюст у меня был тридцать шесть дюймов. А я училась в шестом классе.

Последние восемь лет я была предметом пользования, объектом поклонения и мишенью по меньшей мере миллиона мерзких шуточек. В седьмом классе меня прозвали «очко». Мило, правда? Да и потом лучше не стало.

Моя книга — о моем теле, о том, как ужасно, когда люди приползают, прижимаются, присасываются к чему-то, что не я сама. Моя старшая сестра выглядит так, как должна выглядеть я.

Это кошмар.

Много лет мне снился один и тот же сон: я встаю с постели посреди ночи, захожу в спальню к сестре и меняюсь с нею телами. Снимаю свое и надеваю ее. И оно сидит на мне идеально.

А потом просыпаюсь утром и вижу, что на мне — мое собственное тело, а на ней — этот кошмарный урод, который я таскаю на себе сейчас. Я знаю, что это не очень правильный сон, но он мне снился, еще когда я была подростком.

Невозможно понять, каково быть такой, как я. Я не могу выйти из дома, чтобы мне вслед не свистели, не хрюкали, не завывали, не улюлюкали, не осыпали мелкими и крупными сальностями. Каждый мужчина, которого я встречаю, немедленно хочет лечь со мной в постель. У меня — неправильное тело.

Теперь она смотрела прямо на меня. Взгляд ее не дрожал, был прочен, как здание со множеством окон, что крепко стоит в этом мире.

Она продолжала:

— Жизнь моя все это время была сплошным мучением. Я… я не знаю. Я написала книгу, чтобы рассказать всем, насколько кошмарна физическая красота, рассказать обо всем ее ужасе.