Джон Стейнбек - О мышах и людях

Он замолчал и поглядел на распахнутую дверь, потому что лошади беспокойно зашевелились и уздечки звякнули. Послышалось ржанье.

– Кажется, кто-то пришел, — сказал Горбун. — Может, Рослый. Иногда он заходит сюда раза два, а то и три за вечер. Таких возчиков поискать. Редкий хозяин о своей скотинке так заботится.

Горбун с трудом встал и подошел к двери.

– Это вы, Рослый? — спросил он.

Отозвался Огрызок:

– Рослый в город уехал. Скажи, ты, случаем, не видал Ленни?

– Это ты про того здоровенного малого спрашиваешь?

– Да. Не видал его?

– Здесь он, — бросил Горбун отрывисто. Потом вернулся к койке и лег.

Огрызок остановился на пороге, поскреб культю и сощурился от света.

Внутрь он не вошел.

– Слышь, Ленни. Я тут все думал о кроликах…

– Можешь войти, ежели хочешь, — проворчал Горбун.

Старик даже сконфузился.

– Не знаю, право слово. Ежели ты, конечно, позволишь…

– Входи. Уж коли другие входят, стало быть, можно и тебе. — Горбун с трудом скрыл свою радость под сердитой гримасой.

Огрызок вошел, все еще конфузясь.

– А у тебя тут уютненько, — сказал он Горбуну. — Наверно, хорошо иметь отдельную комнатенку.

– Ясное дело, — сказал Горбун. — И навозную кучу под окном. Чего уж лучше.

– Говори о кроликах, — вмешался Ленни.

Огрызок прислонился к стене подле висевшего на ней рваного хомута и снова поскреб культю.

– Я здесь уже давно, — сказал он. — И Горбун тоже. А ведь я в первый раз в этой клетушке.

– Кто ж заходит в жилище черномазого, — хмуро сказал Горбун. — Сюда никто не заходит, окромя Рослого. Он, да еще хозяин, а больше — никто.

Старик поспешно переменил разговор.

– Рослый — лучший возчик на всем белом свете.

Ленни наклонился к Огрызку.

– Говори о кроликах, — потребовал он.

Огрызок улыбнулся.

– Я все обмозговал. Ежели с умом взяться за дело, можно заработать и на кроликах.

– Но я буду их кормить, — перебил его Ленни. — Джордж так сказал. Он обещал мне.

Горбун грубо вмешался в разговор:

– Вы, ребята, просто сами себя дурачите. Болтаете чертову пропасть, но все одно своей земли вам не видать. Ты будешь тут уборщиком, Огрызок, покуда тебя не вынесут ногами вперед. Да, многих я тут перевидал. А Ленни недели через две или три возьмет расчет да уйдет. Эх, всякий только об землице и думает.

Огрызок сердито потер щеку.

– Можешь быть уверен, у нас все будет. Джордж так сказал. У нас уже и денежки припасены.

– Да неужто? — спросил Горбун. — А где сейчас Джордж, позвольте полюбопытствовать? В городе, в веселом доме. Вот куда уплывут все ваши денежки. Господи, да я уже видел это множество раз. Немало перевидал я людей, у которых в голове только и мысли что об землице. Но в руки им ничего не доставалось.

– Конечно, все этого хотят! — воскликнул Огрызок. — Всякий хочет иметь клочок земли, хоть небольшой, да собственный. И кров над головою, чтоб никто не мог его выгнать, как собаку. У меня сроду ничего такого не было. Я работал чуть не на всех хозяев в этом штате, а урожай доставался не мне. Но теперь у нас будет своя землица, можешь не сумлеваться. Джордж не взял с собой денег. Они лежат в банке. У меня, Ленни и Джорджа будет свой дом. Будут собака, кролики и куры. Будет кукурузное поле и, может, корова или коза.

Он замолчал, увлеченный этой картиной.

– Говоришь, у вас есть деньги? — спросил Горбун.

– Уж будь спокоен. Большая часть есть. Остается раздобыть сущие пустяки. Мы раздобудем их всего за месяц. И Джордж уже присмотрел ранчо.

Горбун ощупал свою спину.

– Никогда не видел, чтоб кто-нибудь в самом деле купил ранчо, — сказал он. — Я видывал людей, которые чуть с ума не сходили от тоски по земле, но всегда веселый дом или карты брали свое. — Он помолчал. — Ежели вы, ребята, захотите иметь дарового работника, только за харчи, я с охотой пойду к вам. Не такой уж я калека, могу работать, как зверь, ежели захочу.

– Вы, мальчики, Кудряша не видали?

Все трое живо обернулись. В дверь заглянула жена Кудряша. Лицо ее было ярко нарумянено. Губы слегка приоткрыты. Дышала она тяжело, словно после бега.

– Кудряш сюда не заходил, — сказал Огрызок, поморщась.

Она стояла в дверях, улыбаясь, и потирала пальцами ногти на другой руке. Взгляд ее скользнул по их лицам.

– Они оставили здесь всех непригодных, — сказала она наконец. — Думаете, я не знаю, куда все уехали? И Кудряш тоже. Знаю я, где они сейчас.

Ленни смотрел на нее с восхищением, но Огрызок и Горбун хмуро отводили глаза, избегая ее взгляда.

Огрызок сказал:

– Ну, уж ежели вы все знаете, тогда зачем спрашиваете?

Она смотрела на них, забавляясь и посмеиваясь.

– Вот умора, — сказала она. — Ежели я застаю мужика одного, мы отлично ладим. Но ежели их двое, они и разговаривать со мной не станут. Только злобятся. — Она перестала тереть ногти и уперла руки в бедра. — Вы все боитесь друг друга, вот что. Всякий боится, что остальные против него чего-то замышляют.

Наступило молчание. Потом Горбун сказал:

– Пожалуй, вам лучше уйти домой. Мы не хотим неприятностей.

– А какие вам от меня неприятности? Думаете, мне не хочется хоть иногда поговорить с кем-нибудь? Думаете, охота мне дома сидеть сиднем?

Старик положил культю на колено и осторожно потер ее ладонью. Он сказал сердито:

– У вас муж есть. Нечего вам тут ходить да голову мужикам дурить, через это только одни неприятности.

Женщина взбеленилась.

– Ну конечно, у меня есть муж! Вы все его знаете. Хорош, правда? Все время грозит расправиться с теми, кого не любит! А сам не любит никого! Думаете, мне охота сидеть в этом паршивом домишке и слушать про то, как Кудряш врежет два раза левой, а потом — наповал правой? Врежу ему разок, — говорит, — и он сразу с копыт долой. — Она умолкла, и лицо ее вдруг оживилось. — Скажите, а что это у Кудряша с рукой?

Последовало неловкое молчание. Огрызок украдкой глянул на Ленни. Потом тихонько кашлянул.

– Ну… Кудряш… Рука у него в машину попала. И он поранился.

Она посмотрела на них и рассмеялась.

– Враки! Вы мне голову-то не морочьте! Кудряш устроил заварушку, а расхлебать не сдюжил. Рука в машину попала — враки! Что-то он притих с тех пор, как у него рука искалечена. Так кто же искалечил?

Старик угрюмо повторил:

– Рука в машину попала.

– Ладно, — сказала она с презрением. — Ладно, прикрывайте его, ежели вам охота. Мне-то что? Вы, бродяги, много об себе воображаете. По-вашему, я ребенок! А ведь я могла уехать отсюдова и играть на сцене. Не раз была у меня такая возможность. Один человек обещал мне, что я буду сниматься в кино. — Она задохнулась от гнева. — Субботний вечер. Никого нету, все развлекаются, кто как может. Все! А я? Торчу здесь и треплюсь с бродягами, с негром, с дураком и со старым вонючим козлом, да еще радуюсь, потому как окромя них здесь ни души нету.