Бен Элтон - Слепая вера

Поскольку организация таких мероприятий была подвластна только Храму и поскольку именно в ведении Храма находился заново отстроенный стадион Уэмбли, единственное сооружение, где могла уместиться такая гигантская толпа, оказалось, что законы теперь создает Храм, а правительство превращается в его административный придаток. Это было не только абсолютно логично, но и совершенно легитимно даже с позиций старого законодательства. Ведь даже в Допотопную эру всеобщего неведения возбуждение религиозной вражды считалось преступлением, а чем же иным могло считаться отрицание воли верующих, как не возбуждением подобной вражды?

Конечно, первыми из утвержденных Законов Уэмбли стали Законы о вере, а первым из Законов о вере стал закон, гласящий, что не иметь веры — преступление. Его убедительность подкреплялась и старыми законами Допотопной эры, ибо даже тогда считалось непозволительным проявлять неуважение к чужим религиозным убеждениям. Храм рассудил просто: если человек не верит сам, ясно, что он не согласен с религиозными убеждениями своих верующих сограждан, а если вы во что-то не верите, разве вы можете это уважать? Следовательно, каждый человек обязан быть верующим.

Один непременный атрибут физиприсов Траффорд ненавидел всей душой. Это были гробья ,или групповые объятия, без которых никогда не обходились встречи коллег по работе. По возможности Траффорд старался избегать их, отлучаясь куда-нибудь по мелким надобностям или симулируя расстройство кишечника в туалете, но тут нужна была осторожность: постоянное отсутствие на гробьях могло стать поводом для строгого выговора и даже для публичного осуждения на исповеди. Так что в большинстве случаев гробья приходилось терпеть.

— А ну-ка, все в круг! — воскликнул жизнерадостный голос.

Он принадлежал Принцессе Любомиле. Принцесса Любомила всегда выступала в роли инициатора гробьев, хотя формально не имела на это полномочий, поскольку в непосредственном рабочем окружении Траффорда не было различий ни по званиям, ни по должностям. Официально в правительственных учреждениях служебная иерархия сводилась к минимуму, чтобы никто не страдал от заниженной самооценки и все чувствовали себя комфортно. Личные амбиции, конечно, считались обязательными. Это был Закон Уэмбли.

Каждый, кто стремится к воплощению своей мечты, имеет право быть тем, кем он хочет. Так гласит закон.

Этот закон был одной из многочисленных несуразностей современной жизни, которые Траффорд замечал ежедневно и которые глубоко его тревожили. Точно так же, как запрещалось задевать религиозные убеждения человека, нельзя было и выражать сомнение в практической осуществимости его надежд и стремлений — того, что обычно называли мечтами. Этого Траффорд понять не мог. Все, кого он когда-либо знал, хотели стать сказочно богатыми и знаменитыми, однако никому из них так и не удалось этого добиться. Наоборот, по мере того как в городе становилось все жарче, теснее и неудобнее, жизнь его обитателей ухудшалась на глазах. И тем не менее бетонная уверенность в том, что ты можешь получить все, чего бы тебе ни захотелось, благодаря одному только твоему желанию, официально считалась неотъемлемым правом каждого человека.

Траффорд видел, что реальность постоянно и во всех отношениях опровергает общепринятые догмы. И все-таки люди верили (или притворялись, будто верят), что мечты могут стать явью и станут ею, и закон требовал от Траффорда, чтобы он верил в то, во что верят они. Это было просто нелепо.

С точки зрения Траффорда, нелепым было все, и особенно Бог. Однажды он слышал, как на углу улицы кричала незнакомая женщина. Она громко спрашивала: если Бог, или Любовь, или Творец, или Вседержитель так горячо любит детей, почему столько малышей умирает в мучениях? Она прижимала к своей налитой молоком груди ребенка, а когда полиция наконец сумела оторвать его от нее, обнаружилось, что он мертвый. Эта женщина выразила вслух сомнения, которые давно уже преследовали Траффорда. Ему казалось, что они должны одолевать всех вокруг. Однако ту женщину арестовали за возбуждение религиозной вражды, и Траффорд никогда больше ее не видел.

Еще одним примером несоответствия между законами и повседневной жизнью было то, что, несмотря на отсутствие должностных различий, в любом рабочем коллективе существовала жесткая неофициальная иерархия. Каждый занимал в ней определенную ступень в зависимости от того, насколько активно он демонстрировал на публике свою религиозную одержимость, и в маленьком мирке Траффорда никто не мог соперничать в этом смысле с Принцессой Любомилой. Она была так полна веры, что Траффорд удивлялся, как в ней еще остается место для пончиков, которые она потребляла непрерывно с утра до вечера.

Принцесса Любомила верила во все. Конечно, в первую очередь она верила в Бога-и-Любовь и в законы Храма. Разумеется, верила она и в Младенца Иисуса, а также в то, что Младенец Иисус хочет от нее, чтобы она, Принцесса Любомила, лелеяла свою мечту и могла достичь всего, чего ей только пожелается. Но и этим всепоглощающая вера Принцессы Любомилы не ограничивалась. Она была дипломированным астрологом, гадалкой на картах таро, белой ведьмой и лидером отдела по похудению посредством самовнушения. Она практиковала только тантрический секс и называла себя буддисткой, потому что несокрушимо верила во всемогущество любви и целительную силу умения человека быть самим собой. Все эти убеждения находились в полнейшем согласии с учением Храма, поскольку считалось, что любая вера есть просто вера в Любовь под другим именем. Очевидными исключениями из этого правила были так называемые ложные верования: ислам, этот непримиримый враг, и, конечно же, измышления грязных евреев.

Чего-чего, а веры у Принцессы Любомилы хватало. Она была крайне одухотворенной личностью и никогда не упускала возможности напомнить об этом окружающим. Если же ей перечили, она становилась опасной, как питбуль, а если бы кто-нибудь осмелился проявить хотя бы тень неуважения к ней самой или ее семье, она бы тут же растерзала его на клочки в офисном блоге — в переносном смысле, конечно.

Траффорд подозревал, что она работает осведомительницей у инквизиторов.

— Гробья! — воскликнула Принцесса Любомила, широко улыбнувшись и разведя руки в стороны, а затем противным тонким голоском, подражая интонациям маленькой девочки, пропила: — Обнимите меня, обнимите скорей, об- ними-и-и-ите!

Траффорд и его коллеги покорно вышли на средину офиса с открытой планировкой и выстроились в круг, приобняв соседей и торжественно наклонив головы к центру. К своему ужасу, Траффорд обнаружил, что стоит рядом с самой Принцессой Любомилой и обвивает рукой ее талию — точнее, не совсем обвивает, поскольку Принцесса Любомила гордилась тем, что она женщина корпулентная, и рука у Траффорда была не настолько длинной, чтобы обнять ее как следует. Ему пришлось просто положить ладонь на толстый жировой валик, нависающий над ее атласными трусиками-танга. Ситуация была мучительно двусмысленной. Крепко ли надо держать? Прижмешь ладонью слабо — в этом увидят недостаток восторга и энтузиазма по отношению коллективным мероприятиям, прижмешь посилнее — и тебя могут обвинить в неуважении и домогательстве. Реакцию Принцессы Любомилы всегда было чрезвычайно трудно предсказать, а перспектива получить обвинение от человека, который, по слухам, состоит в тесной связи с инквизицией, была настолько пугающей, что ней не хотелось и думать.