Татьяна Соломатина - Девять месяцев, или «Комедия женских положений»

Те посмотрели на неё так, как будто Софья Константиновна Заруцкая, великовозрастная тридцатилетняя тётка, спросила у них про «почему трава зелёная?».

– Почему-почему! Потому! Потому что КРУ! – рявкнула наконец старшая.

– Да какое дело контрольно-ревизионному управлению до унитаза? Это же не ампула опиатов и не ящик миорелаксантов, в конце концов!

– Софья Константиновна, – неожиданно сочувственно и даже негромко обратился к Соне Романец. – Контрольно-ревизионному управлению есть дело до каждой, простите, мандавошки и ссаной тряпки. А вы говорите «какой-то унитаз»... Да я за этот унитаз могу с должности слететь, а Любовь Петровна, как лицо материально ответственное за вверенное ей отделение, так и вообще присесть на пару лет.

– Господи, какой бред! – судорожно вздохнула Соня. – Свифт, Замятин, Оруэлл и Алешковский до кучи – просто мальчики!

– Добро пожаловать в вывернутое через задницу бытие! – отчего-то радостно завопил начмед. – Все антиутопии – лишь жалкое отображение реальности, потому что ни одному мастеру ни кисти, ни пера не удастся настоящий объём, настоящая цвето– и чувствопередача мириада нюансов, чтобы эту реальность, данную нам в анальных ощущениях, отобразить! – казалось, Романец даже горд тем, что вокруг такая жопа. Вернее, тем, что он в такой жопе приноровился выживать и чувствует себя как рыба в воде.

– Ничего, Соня, ты научишься, – Любовь Петровна ласково погладила её по голове.

– Вы знаете, Павел Петрович, – внезапно сказала Софья, – а вы, оказывается, умеете очень красиво говорить. Я и не знала, что вы такой оратор. Десять лет рядом с вами провела, а и не подозревала, что вы прям-таки Цицерон.

– Это у неё шок! – защитила свою новую подопечную заведующую старшая. – Не обращайте внимания! Вы же знаете, что Софья Константиновна у нас – человек очень сдержанный. Но чего на нерве не брякнешь сгоряча!

– Да нет, ну что вы, Любовь Петровна! Мне, напротив, очень приятно услышать от Софьи Константиновны впервые за десять лет комплимент. Пусть и с лёгким налётом иронии... Ладно, в общем, так, унитаз пусть, Софья Константиновна, дарит не ваш муж, а организация, где он работает. Увы, добрые дела наказуемы. И переместитесь из ординаторской первого этажа в кабинет заведующего. Но сильно не обживайтесь.

– Я и в ординаторской могу посидеть.

– Не можете! Погоны, кабинеты и всё такое прочее – это не для красоты, а для субординации. Никто не будет воспринимать вас как заведующую отделением, если вы будете торчать с подчинёнными в одной ординаторской. Идите, проводите обход. Через час я подойду, посмотрим вашу девочку из третьей палаты. И построже, Софья, построже. Иначе сожрут и переварят до последнего атома вас ваши друзья и коллеги. Если что, советуйтесь с Любовь Петровной и со мной, не стесняйтесь, корона не упадёт. Может быть, и прав главный. Может быть, и будет из вас толк. Хотя ещё раз повторю: не особо обольщайтесь на предмет моего к вам отношения! – Романец встал и подошёл к окну, давая понять, что разговор окончен и дамы могут покинуть помещение.

– Ну что вы, Павел Петрович! Я никогда не обольщалась на ваш предмет! – ехидно пропела Соня, перед тем как закрыть за собой дверь.

– Пошли покурим, Софья Константиновна. Я расскажу тебе, какие действия и бумаги требуются от твоего мужика в отношении так щедро приобретённого им для нас унитаза.

И заведующая... пардон, исполняющая обязанности заведующей обсервационным отделением вместе со старшей акушеркой указанного отделения пошли дружно нарушать санитарно-эпидемиологический режим прямо на крыльцо родильного дома.

– Мы вас уже целый час ждём! – нервно высказала старенькая Алла Абрамовна появившейся в дверях ординаторской Софье Константиновне.

– Она у нас теперь большое начальство, – съехидничала сидевшая тут же ординатор второго этажа Светлана Степановна. И, поведя по воздуху носом, добавила ещё более мерзким тоном: – Начальник курит, служба идёт!

Молоденькая Алла Владимировна ничего не сказала, потому что листала завалявшийся после какой-то из выписавшихся дам глянцевый журнал. А Григорий Эдуардович, неприязненно посмотрев на Светлану Степановну, тихо резюмировал:

– Софья Константиновна, если вы освободились, мы готовы идти на обход.

– Коллеги, прошу в первую палату! – ровным бесстрастным голосом произнесла Соня, про себя страстно желая долбануть чем-нибудь нетяжёлым Куцинихер по пенсионной хале; дать мощного поджопника Прекрасной Заднице Шевченко, да так, чтобы до вечера волны шли, и ткнуть её Носом в опунцию, ощерившуюся иглами на подоконнике; скормить пару страниц глянца дурочке Степановой и облобызать Пригожина за такт и природную незлобивость.

Была пятница.

Такой день, когда во вверенном нынче Софье Константиновне отделении проводился большой обход. Точно такой же проводился и по понедельникам. Вот такой вот модус был введен в незапамятные времена Петром Валентиновичем, и ничего менять исполняющая обязанности не собиралась. В иных отделениях большие обходы проводились раз в неделю, да и то формально, потому что ну какой же врач не знает своих пациенток и зачем по сто раз мусолить обмусоленное, если, например, в течение конкретной недели ничего не изменилось? Но Пётр считал, что повторение – мать учения, а лишний раз в давно известный угол заглянуть – меньше пыли будет. Большой обход означал, что все палаты – от первого этажа до последнего – более чем сорокакоечного отделения будут обойдены в полном составе: заведующий отделением, старший ординатор, ординаторы обоих этажей, дежурный врач, интерны, акушерки во главе со старшей; все истории родов будут фрагментарно зачитаны вслух, данные последних анализов доложены прямо у койки пациентки; ко всем подотчётным беременным животам будет приложен стетоскоп, и в этот момент вся толпа должна замолчать, дабы не мешать выслушивать лечащему доктору сердцебиение плода; проверены все послеродовые промежности и состояние швов как на оных – после родов через естественные родовые пути, а также и на передней брюшной стенке – после кесарева; все молочные железы будут пальпированы; и все назначения, планы-тактики будут произнесены и обсуждены. В общем, нормальный такой, как положено, обход заведующего отделением. Петра Валентиновича мало интересовало, на четверых ли палата или «одиночка» с санузлом для гламурной кисы – он ко всем женщинам, от бомжихи-наркоманки до жены богатого мужа или дочери состоятельного отца, относился ровно, внешне выдержанно, в меру нежно, в меру строго. И все они – от и до – Петра Валентиновича боготворили. Софья Константиновна целиком и полностью, со всей возможной ясностью своего достаточно светлого ума, осознавала, что сейчас «класс» попытается сожрать нового «классного руководителя» – и не важно, что «ученицы» плюс-минус другие, эманации в ноосфере, знаете ли, одни и те же. И это на фоне того, что вся «учительская» уже заточила ножи и вилки и предвкушает, чуя запах крови новоявленного «завуча», как вонзит свои зубы в его плоть.