Наоми Суэнага - СТОИЕНОВАЯ ПЕВИЧКА, или райский ангел

Участница проходящей по всей стране кампании «От сердца к сердцу».

А вот и афиша моих друзей:

Наконец-то!

Скоро на нашей сцене интернациональный дуэт

«КЭНДЗИРО энд ДЭВИД»

с японо-американским хитом

«Любовь — это чудо»!!

На фотографии смуглолицый Кэндзиро выглядит этаким знойным парнем. Высокий молодой человек с небольшой аккуратной головой, длинным разрезом глаз и дерзким взглядом. Если бы не улыбка, обнажающая неровный ряд зубов, и простоватое лицо человека, способного говорить лишь о деньгах и физиологических отправлениях, он вполне мог бы сойти за так называемого «красавчика».

Я думаю, что именно благодаря этому налёту вульгарности, просвечивающему в его облике, он так импонирует тётенькам на водных курортах. От Кэндзиро исходит некий грубоватый шарм, те самые флюиды, которые именуются «феромонами», правда, применительно к нему речь может идти скорее о «феромошках», потому что при всём при том внешность его производит жалковатое впечатление, как дорогая с виду вещица, на которой кое-где облупилась позолота. Существуют признанные певцы, до которых, даже если они совсем рядом, простому смертному не дотянуться. И существуют дешёвые исполнители, которых, если бы не глянец, старательно наведённый фотографом, можно запросто потрогать руками. Кэндзиро и Дэвид как раз из их числа. Да и я, наверное, тоже, хотя так не хочется в это верить. Мы часто подтруниваем над собой, мол, кто мы такие? — всего лишь стоиеновые певцы.

Ну и что в этом плохого? Посмотрите, какие симпатичные вещи стоят на полках в стоиеновых магазинах. И как блестят глаза у разглядывающих их «простых» покупателей. Куда ярче, чем у посетителей дорогих бутиков. Разве не так? Дешёвое, дорогое… На свете находится место и для того и для другого. Это говорю вам я, стоиеновая певица.

Простите мне мою трогательную хрупкость!

Фирма «Кинк рэкордз» представляет:

впервые на нашей сцене певчая птичка-невеличка уроженка Кюсю исполнительница энка

РИНКА КАДЗУКИ!

Я неподвижно стою перед занавесом и, стараясь унять сердцебиение, сосредоточенно вглядываюсь в изнанку бархатной материи. На уровне моих глаз виднеется нарисованная фломастером жирная точка. Наверняка эту метку оставил кто-то из артистов в попытке справиться с волнением.

Как тяжело вот так, изо всех сил, будто целясь из лука, всматриваться в висящий перед тобой глухой занавес! Всё мы — и я, и Кэндзиро, и фокусники, и танцовщицы, и исполнители шуточных номеров, сменяющие друг друга на этой сцене, должно быть, испытываем одно и то же чувство. А поскольку каждый из нас в свой черёд буравит глазами занавес, бархатная ткань в этом месте вытерлась и истончилась до того, что вот-вот станет просвечивать.

— Фирма «Кинкрэкордз» представляет! На сцене — Ринка Кадзуки! — зычным голосом объявляет конферансье Муди. Меня коробит от того, что он намеренно смазывает звук «к» в слове «Кинк». — Вместо приветствия она исполнит для вас «Молодецкую песенку из Кавати»! Ваши аплодисменты!!

Занавес поднимается. При виде сексуального разреза на моём Китайском платье сидящие в зале дедульки издают одобрительный возглас: «Хо-о!» Аудитория настроена в высшей степени благожелательно. Звучат вступительные аккорды. Теперь мне уже не убежать, не спрятаться. Выступление под заезженную, с примесью посторонних звуков фонограмму — это и есть моя жизнь. Самозваная певица по имени Ринка Кадзуки стоит перед почтенной публикой и, улыбаясь во весь рот, простирает руки к залу. Таким, как мы, промахов не прощают. У нас нет ни славы, ни популярности. Всё наше достояние — это желание хоть как-то себя проявить, да ещё долги.

Дырявое моё судёнышко идёт ко дну, но я цепляюсь за него, вверив ему свою жизнь и судьбу. Пусть вокруг бушуют волны, я ни за что его не покину. Теперь уже мы не в состоянии жить, как все порядочные люди. Такая жизнь не для нас. Поэтому мы и кочуем по городам и весям, как одержимые.

Эн-я, корасэ-но, доккойсэ!

Эй, взялись, вместе, дружно!

Ну, давай, давай!

Почему я пою эту народную песенку в сексуальном платье китайского покроя? Применительно к энка такой вопрос неуместен. Платье — это платье, а песня — это песня. Платье, песня, сценические движения… Каждый из этих элементов призван сыграть свою роль в борьбе за «высшую почётную награду». Только так и может выжить эстрадный певец.

Звучит музыкальный проигрыш, и я начинаю пританцовывать, отчаянно пытаясь удержаться на девятисантиметровых шпильках. При этом я так энергично раскачиваю головой, что из моей высокой причёски высыпаются шпильки и вместе с цветочными украшениями падают мне под ноги. Но я и тут не забываю широко улыбаться.

— Молодец, дочка! — доносится из зала.

Какой-то раздухарившийся старичок вскакивает с места и поднимается на сцену, вознамерившись танцевать вместе со мной. Из-за кулис мгновенно вылетает Муди и стаскивает его вниз.

Тем временем другой старичок, а за ним — ещё один, приплясывая и слегка пошатываясь, взбираются на сцену. Я пою, а они заглядывают мне в лицо, улыбаясь своими беззубыми ртами.

— Ч-чёрт! — цокая языком от досады, снова появляется Муди.

Я подаю ему знак глазами, чтобы он остановился. Мелодия, которую я исполняю, плясовая, и вполне естественно, что людям трудно усидеть на месте. А если все заводятся, мне от этого только приятно.

«Публика сегодня куда отзывчевее, чем обычно», — радостно отмечаю я про себя. Выступавшие передо мной Кэндзиро и Дэвид своим «ахха» разогрели аудиторию, так что я пришла на готовенькое. Лафа, да и только.

А ведь так бывает далеко не всегда.

Обычно в первые минуты после того, как поднимается занавес, я ощущаю исходящий от зрителей холодок. Среди сидящих в зале людей нет ни одного, кто пришёл бы сюда ради того, чтобы послушать никому не известную певицу по имени Ринка Кадзуки. Все эти люди оказались здесь совершенно случайно, как, впрочем, и я сама, случайная «звезда» сегодняшнего шоу. Тем не менее зрители собрались для того, чтобы послушать концерт и, стало быть, связывают со мной какие-то надежды. Но если, поймав на себе их взгляды, не поразишь их сразу же чем-нибудь этаким, то побороть равнодушие зрительного зала уже не удастся. И тогда останется лишь отрабатывать свой номер, наклеив на лицо широкую улыбку. Более жалкого положения для артиста не существует. В такие минуты с особой остротой ощущаешь собственную «третьесортность» и понимаешь, что нет на свете человека несчастнее тебя.

И всё же даже в подобной ситуации можно найти дорожку к сердцам зрителей, рассказав им про свою родину или подпустив какую-нибудь «сезонную» фразу: «Как красиво цветёт нынче сакура, не правда ли?» Когда после этого начинаешь петь, атмосфера в зале уже другая.