Глеб Соколов - Ужасы перистальтики

– Нет. Я уверена, раз у вас в районе рассказывают такие истории, значит он есть. И знает, что заразен и мстит людям за свое обезображенное лицо!

– Я с ним не встречался!

– А кто говорит, что встречался?!

– Смирнов!

– Плевать на Смирнова!

– Но он всем рассказывает про меня!..

– Не волнуйся, долго рассказывать не будет. Он нашел себе место получше и уходит... Скорее всего, напоследок гадит ...

– Откуда ты знаешь?!..

Поезд въехал на станцию и с шумом остановился. Начали выходить и входить люди. Обождав несколько мгновений, Ариелла ответила:

– Он уходит к какому-то родственнику... Тот организует фирму, что-то вроде этого... Смирнов сказал, что им нужны сотрудники, звал меня к ним.

– Ты же только устроилась?!..

– Ну и что?.. Если бы действительно верила, что там что-то хорошее, не задумываясь бы ушла... Смирнов – придурок. И родственник у него – такой же придурок как и он. Это все ненадежно. Не переживай ты из-за Смирнова!..

– Он здесь мой лучший друг!..

– Во-первых, он уходит чуть ли не на днях... Во-вторых, что он тебе сделал?.. Может, он – идиот и так переживает за тебя?.. Ты не думаешь?..

Замелькацкий, действительно, немного успокоился. Неожиданное продолжение его рассказа про бомжа показалось ему неприятным, но не более того... Поезд, только-только отъехавший от станции, сбавил ход и остановился. Народа на последней станции в вагон набилось полно.

Ариелла молчала... Замелькацкий вдруг занервничал, но уже не из-за Смирнова – тот больше не волновал его, а из-за того, что поезд застрял.

– Наверное, что-то случилось! – проговорила так, что было слышно всем вокруг, какая-то тетка.

Поезд и не думал трогаться... Тишина воцарилась мертвая. Обычно, когда остановка бывала короткой, поезд как-то фырчал моторами, выпускал воздух из тормозов, тут – ничего...

– Что же этот Смирнов про меня рассказывает!.. – воскликнул громко Замелькацкий, пытаясь сбить охватывающую его нервозность.

Стоявшие рядом люди покосились на него.

– Успокойся! – так же громко, заставив их покоситься еще, ответила Ариелла.

– Куда мы едем?!.. – он чувствовал, что еще немного и атаки опять вернутся к нему. Молол первое, что приходило в голову. Это отвлекало от панических мыслей. Уж лучше переживать из-за Смирнова!..

«Куда мы едем?!» Если знать, что она так и не раскрыла ему, в какой театр они едут, вопрос его был вполне естественен. Но для случайных пассажиров, стоявших рядом с ним, фраза, произнесенная нервным голосом и отчетливо слышная в полной тишине, прозвучала странно.

На него, уже внимательно, посмотрело несколько человек.

– Успокойся! Ты мне надоел!..

– Нет, я хочу знать, в какой театр мы едем! – собственный скандальный тон в этой тишине казался ему ужасным, но он помогал ему преодолеть панику, которая была еще ужасней.

– Скажи немедленно!..

– Ну хорошо, мы едем в театр зверей Дурова!..

– В театр зверей?! – он деланно рассмеялся.

Поезд неожиданно дернулся и начал набирать ход.

– Ты против?

– Нет-нет!.. Я – за!

Все показалось ему менее страшным. Театр зверей, в котором никогда не был, представился полным воздуха свободы, необязательным, шумным, где каждый в любой момент может встать и на несколько минуточек не мешая никому выйти, а потом вернуться. Возможность выйти, а потом вернуться была чрезвычайно важна...

Ариелла не отрываясь смотрела на него.

– Послушай, а как ты относишься к Жанне д'Арк? – спросила она вдруг.

Он молчал... О чем о чем, а о Жанне д'Арк явно не думал!

– Мне кажется: так здорово, когда есть чем заняться!.. Мне кажется Жанне д'Арк было чем заняться. Я бы тоже так хотела. Мне хочется иметь какое-то большое дело, к которому можно применить себя.

– А работа?! Ты устроилась на работу. Можешь себя применить...

– Это не то! – с раздражением проговорила Ариелла. – Работать на какого-то козла! На Серея Васильевича!.. Что бы он благодаря мне купил толстой жене новую машину?!.. Я хотела бы посвятить себя тому, что нужно людям... Нужна цель. А цели нет.

– А зарабатывать деньги?! Много денег!..

Она с презрением посмотрела на него и, кажется, хотела сказать что-то обидное, но сдержалась:

– Много не заработаешь... Сам знаешь почему. Что я, без связей, могу сделать в этом городе?.. Конечно, что-то заработать могу... Но это слишком мало. Даже на квартиру не хватит... Ну съезжу куда-нибудь за границу, ну куплю машину...

– По твоему, быть Жанной д'Арк – лучше?.. Она была какая-то сумасшедшая... Ей то ли приснился, то ли привиделся кто-то... То ли Бог, то ли Святая Дева, в общем кто-то из святых... И он позвал ее на подвиги...

Он вдруг осекся: от этой Ариеллы можно чего угодно ожидать!.. Может, Жанна д'Арк – для нее кумир?!

Он слишком разговорился! Внутри опять становилось тревожно. Когда он непрерывно думал об этом, словно бы как-то сосредотачивался на нем , ему было тяжко, но без неожиданностей. Стоило ему на мгновение позабыть, что с ним только что происходило, оно тут же напоминало о себе новой, неожиданной атакой.

Почувствовав, что он больше ничего не скажет, она проговорила:

– Я с тобой согласна... – тон ее был задумчивым. Поезд пошел медленнее. – Только я все равно ей завидую... Я завидую ей, потому что она была человеком, который никогда не испытает огорчения...

– Таких нет!..

Против своей воли он начал принимать в этом разговоре слишком заинтересованное участие, хотя разумней ему было экономить силы и сосредоточиться на развитии событий в собственных внутренностях.

– Жизнь без огорчений невозможна! – проговорил он тоном умудренного опытом человека.

– Возможна, дорогой мой! Возможна!.. – сказала Ариелла и улыбнулась.

Он был так поражен этой улыбкой (она ни разу не улыбалась до этого, ни-ни!) У нее была очень обаятельная улыбка. К тому же, она сказала ему «дорогой мой»!.. Но он опять слишком отвлекся от своих внутренних переживаний!..

– Она была привержена процессу, а не результату. Того, кто отдался большой идее интересует прежде всего процесс, потому что результат, как таковой, подразумевается вряд ли достижимым.

– Не понимаю...

– Как тебе объяснить?.. Франция была захвачена англичанами. Жанна д'Арк верила, что рано или поздно Франция будет освобождена. Она знала, что сама сделает для этого все и даже пожертвует собой. Но когда будет достигнут окончательный результат – освобождение Франции, она не знала. Для нее это не было важно, потому что главным для нее было делать все, на что она способна. Чтобы делать все, на что ты способна, не нужно знать, когда будет достигнут окончательный результат: при твоей жизни, после нее – освобождение все равно будет достигнуто, победа неминуема. В этом была суть ее веры. Значит, у нее не было никаких огорчений, кроме тех, что она упрекала себя в том, что недостаточно хорошо боролась. Но вряд ли – боролась она самоотверженно!.. Значит, она была счастливым человеком, который дошел до состояния, в котором ничто уже не может огорчить.