Мартин Бедфорд - Работа над ошибками

Пришлось ждать до утра. Я снова рисовал наружу, а потом заполнял пустые квадратики; изобразил и себя снаружи. Было холодно – последняя неделя января. Я надел теплую куртку, шарф и перчатки – те, в которых был на картинках, – и вышел. Всю ночь шел снег. На тротуаре его уже основательно утоптали, он был весь в отпечатках подошв. Посередине тянулась серо-коричневая слякотная полоса. Мой сосед, пожилой человек, лопатой расчищал дорожку к своему дому. Красное лицо, белые клубы дыхания. Он остановился и посмотрел на меня. Сначала ничего мне не сказал. Не кивнул, не улыбнулся, просто глядел и все. Он когда-то работал вместе с моим отцом. Звали его Дэннис. Дэн. По субботам, с утра, когда не было начальника, отец иногда брал меня с собой на работу. Я помогал ему или просто смотрел, как он работает, или бегал в магазин, или в час дня прибегал из паба, чтобы пробить талоны за отца и его корешей. Мне тогда не было еще и одиннадцати, а может, даже десяти. Отец работал на покраске, а Дэннис – в гальваническом. Он занимался бамперами и молдингами. Запчасти привозили в металлических чанах, в пузырящейся жидкости, которая пахла, как горячий уксус. Дэннис как-то сказал: сунь туда башку, и твой зеленый глаз станет карим, будешь у нас как все, одинаковый. В утренний перерыв мы – отец, Дэннис и я – усаживались на заднем дворе на деревянные скамьи и ели булки. Черные отпечатки на белой мякоти. Сегодня он был в варежках.

Привет, Грегори.

Я пошел медленнее и, пока не миновал низкой кирпичной ограды его садика, держал голову чуть повернутой в его сторону. Лицо у него было потное, неулыбчивое.

Н-н. Н-н-н.

Я отвернулся. Прошел, ускорив шаг, мимо его калитки и все время видел краем глаза, что Дэннис продолжает за мной следить. Потом я уже не мог видеть его самого, но спиной чувствовал его пристальный взгляд. Я прошел два или три дома, прежде чем услышал, что он снова начал скрести лопатой.

Автобуса я ждал одиннадцать минут двадцать семь секунд. Рядом стояли две женщины, у одной в прогулочной коляске был ребенок. Девочка с короткими черными волосами. Я встал в стороне от остановки. Я надел капюшон и затянул завязки, чтобы как можно больше скрыть лицо. Пальцы на ногах замерзли, носки – там, где просочился снег, – промокли. Пришел автобус. Я сел внизу у окна и всю дорогу не снимал капюшона. С мамой, даже если ехали недалеко, мы всегда шли наверх, чтобы она могла курить. Сиденья были оранжевые, в желто-коричневую клеточку, а не в красно-черную, как раньше. У меня был с собой блокнот, но автобус так трясло, что я не мог ни писать, ни рисовать. Я смотрел в окно, считал машины, едущие навстречу, и успел насчитать сто семнадцать.

В историческом разделе библиотеки нашлись три его книги. Я отнес их в угол, за столик, отгороженный, хотя и не полностью, от библиотекарши полками и стендом с программками вечерних занятий. Две книги были в мягкой обложке и одна – в твердой. Я открыл блокнот и переписал названия: «Робеспьер: биография революционера», «Гильотина и король: последние годы Людовика XVI (1791–1793)» и «Русская рулетка: поход Наполеона на Москву». Я взял первую книгу в твердом переплете и прочитал, что написано на суперобложке. «Максимильен Франсуа Мари Изидор де Робеспьер (1758–1794), деревенский адвокат, ставший выдающимся деятелем Французской революции. Под его жестоким правлением Франция пережила самые страшные дни кровавого перехода от…» Я открыл книгу и на заднем клапане, внизу, увидел единственный абзац:

«Энтони Патрик – историк, педагог, автор серии книг по истории Французской революции, которые стали незаменимым пособием для учащихся средних школ и выпускных классов колледжей Англии и Уэльса. Окончив Даремский университет, Э. Патрик сорок лет преподавал историю в школах своего родного города Ньюкасл-на-Тайне, а также в Лондоне. Сейчас он вышел на пенсию и посвящает все свое время работе над книгами и статьями. Также Э. Патрик дает консультации по вопросам педагогики. Проживает в Орпингтоне, графство Кент».

Фотографии не было. Зато имелся список других произведений того же автора из серии «Знакомимся с историей Франции» – всего восемь наименований. Я огляделся по сторонам. В библиотеке было безлюдно. Пара-тройка посетителей в отделе художественной литературы, один человек у ксерокса, из служителей – никого, если не считать женщины за главным столом. Но она сидела ко мне спиной. Я достал ножницы из кармана куртки. Ножницы сильней бумаги, бумага сильней камня, камень сильней ножниц. Раз, два, три… давай! Другой мальчик плоско вытягивает ладонь, вы держите пальцы буквой V. Захватываете ими его руку и делаете вид, будто режете. Хохочете. Если действовать осторожно, ножницы разрезают бумагу практически бесшумно.

Дома меня ждало письмо от тети – конверт, сложенный вдвое и опущенный в почтовую прорезь. В письме говорилось, что она забегала, но дверь никто не открыл. Просила позвонить. Ниже подписи шли поцелуи. Я скомкал конверт и, нажав ногой на педаль, выбросил его в мусорное ведро на кухне. Приготовил чай и сэндвич с кетчупом и пошел наверх, к себе в комнату. На большом листе нелинованной бумаги я нарисовал ряд квадратиков. Пришлось вспомнить, как мистер Патрик выглядел раньше. Он получился высокий, запорошенный перхотью, и я не забыл сделать один ботинок больше другого. Во рту трубка, незажженная. В первом квадратике я изобразил рыночную площадь и сделал ее французской: написал на магазинах: «Charcuterie», «Boulangerie», «Salon de thé» [2]и водрузил триколор на крышу одного из домов. Площадь запружена детьми в школьной форме, в центре – деревянный помост с гильотиной. Два школьника ведут к помосту мистера Патрика, его костлявые руки связаны за спиной. У подножия гильотины его заставляют опуститься на колени и положить голову на плаху. Рядом, в ожидании отрубленной головы, стоит плетеная корзина. Лезвие вот-вот должно упасть, но тут на площадь галопом врывается одинокий всадник в маске и красном плаще, врезается в толпу, хватает обреченного и вместе с ним исчезает.

Сцена: поляна в лесу. Всадник развязывает мистеру Патрику руки. Тот, плача, начинает благодарить спасителя, но всадник спрыгивает с коня, выхватывает из-под плаща меч и приставляет его к горлу педагога.

Asseyez-vous! [3]

Стул, стол, стопка бумаги, перо. Мистер Патрик садится. Не отнимая меча от его горла, всадник заставляет учителя взять перо и, начиная с верхнего листа, писать: «Liberté, Egalité, Fraternité». [4]Сто тысяч раз. Мистер Патрик пишет, пока на длинных тонких пальцах не проступает кровь, пока его руку, пергаментную, с выступающими венами, не сводит судорогой. Когда он больше не может писать, всадник отрубает ему кисть и заставляет писать другой рукой. Еще сто тысяч строк, еще один окровавленный обрубок. Одинокий всадник вскакивает в седло и уезжает, оставляя педагога на поляне: высокого, запорошенного перхотью, с незажженной трубкой во рту. Ветер разносит бумагу.