Менахем Тальми - Из "Яффских рассказов" (8 рассказов)

Возьмите пару пива, и ждите как все. Не хитрите, не толкайтесь в очереди — вам же хуже будет. Зачем вам это надо? Вы один, а их — может, пятеро, а то и десяток. И они немножко нервные. Пару недель были в Ливане безвыездно. Теперь вот вернулись сюда, в Нагарию. Бутылки полные у них. Они вам порасскажут про Иди Амина, какие штуки она проделывает со своими клиентами.

Ну да, я сказал "она". Иди Амин. Вы, небось, думали, что это мужик? Как бы не так! Это шведы ее так прозвали. Ну, так вы ее, наверно, знаете. Ямима из Яффо. Дочка Рахмо. Спасибо. Все нормально. А у вас? Ну, слава Богу. Его дети все сейчас за границей. Кроме Давида. Его на прошлой неделе перевезли из тюрьмы Рамле в тюрьму Маасиягу, досиживать срок. Так Ямима, ну, вы ее знаете, которая была женой Жожо из Бат-Яма. Теперь она крутит яйца этим из УНИФИЛ. Помните? Черная такая, здоровенная, в два раза больше обычной девки. Шведы по ней просто с ума сходят. Если вы что-то психологическое знаете, так вы можете себе представить, как этим шведам надоели их блондинки. У них там этих блондинок, как собак нерезаных. Куда ни плюнь — всюду белая кожа, голубые глаза. Их просто тошнит от блондинок. И тут — приезжают они в Израиль, в Нагарию, и что же они видят? Они видят девку в два раза больше обычной, глаза — черные как угли. Ну, черная, говорю, совсем черная. Так они, когда такое видят, у них сразу весь октан зажигается.

Никто не знает, как она такая черная уродилась. Ведь Рахмо и его жена — белые, ну как ашкеназы. Разное говорят. Про этого черного араба, ну — эль-судан [8] эль-судан ( араб .) — негры, ассимилированные арабами, потомки африканских невольников , Абу-Хамида, он рыбачил под Джебалией. Так Бен-Лулу говорит, что лет двадцать тому жена Рахмо пошла к нему за рыбой. Слово за слово — в общем, было у них разок. Или два — кто считал? Вот так, говорят, и родилась Ямима, такая большая и черная. В пятнадцать лет она уже была метр восемьдесят. В шестнадцать с половиной ее выдали за Жожо из Бат-Яма. Он ей вставил крантик пониже спины. Она как-то немножко понервничала, полчаса на нем сидела, кости ему переломала. Так его две недели в больнице чинили. Он еще на костылях ходил, как они уже развелись…

Тогда как раз начинались дела в Ливане. Она сидела на кассе по размену долларов. Так шведы как ее увидели, такую большую, толстую, черную, — они от нее просто обалдели. Так она, пользуясь этим, такие цены вздувала! Однако отдавала натурой за каждый доллар, что в нее инвестировали. Думаете, ее только в Нагарии знают? Приятель у меня есть, Ехезкиэль, он мотается по всему миру. В Швеции тоже бывает. Так как только он там говорит, что он из Израиля, его сразу спрашивают: а Иди Амин из Нагарии ты знаешь? С ума сойти, какая у нее реклама! Когда новенькие из Швеции прибывают, так первым делом подавай им Иди Амин.

Почему ее так прозвали? А это из жизни история. Как-то приходит к ней один швед, Линквист звать. И говорит: понимаешь, детка, у меня вся зарплата ушла на выпивку, а через неделю у меня следующая, так я тебе заплачу. Ну, она ему, добро, значит, пожаловать, какие проблемы? Она же их знает. Золотые ребята эти шведы… Но в любом месте попадается дерьмо, которое портит всю картину. Штучки выкидывает. Этот Линквист — то еще дерьмо. Еще такие штуки выкидывал! Пока подошла зарплата, он уже три ссуды взял.

А в конце недели, вместо того, чтобы уплатить долг, он вернулся в Ливан. Ямима шведам говорит: скажите этому сукиному сыну, что он от меня не спрячется ни в каком Ливане, я его и там достану. Так что пусть пожалеет свой большой привет.

А этот сукин сын, вместо того, чтобы вернуться в Нагарию и заплатить, начал гулять в Бейруте…

Если вы знаете Рахмо из Яффо, так вы и Ямиму должны знать. Она должок-то свой не простила. Приходят к ней шведы, которые по ней с ума сходят, и она им говорит: возьмите меня в Ливан, мне там надо перехватить этого сукина сына Линквиста. Тот, кто мне поможет, получит у меня карусель за счет заведения.

Спросите шведов, какая у нее карусель, они вам расскажут. Они только услышали про карусель, так готовы ради нее на все. Но как же взять ее в Ливан? Думали, думали — принесли ей военную форму и фуражку. Дали ей примерить. Кто ее видел — сразу говорит: ты глянь, вылитый Иди Амин! Как две капли бензина.

Вот, значит, надела она форму. Села в машину. Поехали. И тут она говорит: притормозите, ребята, у лавки. Вышла она и возвращается с банкой меда. При чем тут мед, ее спрашивают. А она и отвечает: хороший парень этот ваш Линквист. Он заслужил сладенького.

Пересекли границу, приезжают в лагерь УНИФИЛ. Она говорит: сделайте мне, чтоб я с этим Линквистом осталась наедине в укромном местечке. Пошли к Линквисту, говорят ему: тут какой-то черный офицер с тобой хочет поговорить. Бери джип и езжай, куда он скажет.

Он Ямиму-то в форме не признал, и говорит ребятам: ладно. Если бы мы сейчас не были в Ливане, так я бы подумал, что мы в Уганде. Ну просто Иди тебе Амин собственной персоной.

Садится Ямима в джип, он рядом: куда едем, господин офицер? — Прямо давай, я тебе потом скажу.

Через пару часов возвращается Ямима в джипе.

А где Линквист, спрашивают. А она говорит: отвезите меня обратно в Нагарию, так я вам скажу, где он.

Приехали в Нагарию, каждый получил по карусели, по полной программе. У Ямимы слово — закон.

Парни довольны, говорят друг другу: ну и карусель, с ума сойти!

Да, а где же Линквист, спрашивают.

Она смеется, достает свой мед, а там — только полбанки. Возвращайтесь, говорит, в Ливан, найдите этого сукиного сына, он вам покажет, где мед.

Так его только на следующий день нашли, в каком-то овраге. Привязан к дереву. Совершенно голый. И весь его большой привет — в комарах, мухах и пчелах. Не спрашивайте, что эти звери с ним сделали.

Это что, спрашивают его. Намазала медом, отвечает швед, рыдая от боли. Он упал им на руки, сознание потерял.

Вот с тех пор ее и прозвали Иди Амин. Каждый швед, что приезжает в Израиль, знает эту историю. А тем, кто еще не знает, говорят: ты с ней осторожней, чтоб она на тебя не рассердилась. У нее ведь еще полбанки меда осталось.

(Перевел Марьян Беленький)

Кабачок Абу-Хасана пустовал, лишь присутствие наших ребят за крайним столиком спасало честь заведения. Солнце намеревалось сваливать на Бат-Ям, но пока что держалось в зените и фугачило в полную силу.

— Слышь, открой заднюю дверь, может немного восточного ветра войдет, — сказал Сами владельцу.

— Да где там, — говорит Абу-Хасан, — весь воздух стоит, восточный ветер сачкует.

Но все-таки открыл дверь и припер ее ящиком с пивом. С нашего столика стал виден дворик. Одна старуха, будто на старой поблекшей картине, сидела там с расставленными ногами и проворно толкла в ступе желтую фасоль. Со двора доносился острый запах мочи.