Метин Ардити - История одного предательства, одной страсти и трех смертей

— А что на это его сын?

— Телемах не понимает, что отец ему лжет. Вся пьеса построена на этом недоразумении. Сын сражается за отца, чтобы помочь ему сохранить свое законное место, и вдруг узнает о немыслимых вещах. Отец предпочел приключения собственной семье! Телемах ему говорит, что тот предал его в еще большей степени, чем Пенелопу. Если хочешь знать, это — история любви отца и сына.

— Так, значит, сын прав и Одиссей негодяй? — удивилась Павлина.

— Я так и спросил Такиса. А он сразу ответил, что я хорошо вжился в текст.

— Нет в ней смысла, в твоей истории, — заметила Павлина.

Каким далеким казался Арису тот памятный январский день! Репетиция превратилась в кошмар, и сам он погрузился в бездны отчаяния. Он вспомнил, как Такис искал беспомощным взглядом глаза Павлины, которая была приглашена на репетицию в качестве зрителя.

— Смотри, Арис, когда Телемах спрашивает: «А каковы слова отца?", Одиссей ему отвечает… Погоди, я прочту свою реплику: «Зачать тебя и путь мужчины продолжать, пусть впереди скитания без края. Идя вперед, чела не опускать, навстречу гневу Посейдона поспешая. Себя без страха мужеству вверять, свирепого Циклопа поражая. Любить Калипсо, сердце разрывая, но силы обрести расстаться и страдать. Какой урок отцу пристало сыну при встрече долгожданной преподать? Чтоб жизнь его, исполнена отваги, не стала чередой бесстрастных лет, тоскливых дней без вдохновенья браги. Ты был изнежен любящей прислугой, тщеславьем пеленала тебя мать, в купели нежности своей стараясь удержать. Быть может, ты в моем лице еще к одной кормилице стремишься? Удастся ли тебе мужчиной стать?»

Такис прочел реплику торжественным голосом. Все в его речи было на месте: исполненные смысла слова текста, тон, ритм, сила убеждения, посыл к зрителю. Все вместе взятое!

— Разве ты чувствуешь агрессию Ариса, Павлина? — обратился к зрительнице Таксис. — Или ясно выраженное желание отца вызвать восхищение сына? Когда Арис произносит «А каковы слова отца?» так, словно просит у меня сигарету, он ломает мою игру! Я не могу репетировать в таких условиях! Арис, ты слушаешь меня?

— Попробуем еще раз, — буркнул Арис.

Он стал мертвенно-бледен и по-прежнему не отрывал взгляда от пола.

— Попробуем, если хочешь, — сказал Такис устало.

— А каковы слова отца?

— Уже неплохо, — заметил Такис. — Больше недоверия к Одиссею, больше силы убеждения. Теперь переходи к следующей реплике. Давай читай с выражением, а потом начнем все сначала. Ужели чаял ты…

— Ужели чаял ты, что стану я мужчиной, когда Цирцею для Калипсо покидал? Одну постель ты на другую поменял. Ты долгом пренебрег — и мужа, и отца, — и все во имя брошенного сына? Нет лжи твоей начала и конца! Ты царское служение отринул! Итаку якобы из-за него покинул? Или бежал от царского венца? Зачем о чести ты, отец, твердишь мне что-то! Я лишь тщеславья вижу позолоту!

Арис прочел реплику со всем жаром, на который был способен. Произнося «зачем о чести ты, отец, твердишь мне что-то, я лишь тщеславья вижу позолоту», он посмотрел на Такиса со всем доступным ему высокомерием.

— Чуть-чуть лучше, — сказал актер.

Он покачал головой и обратился к единственной зрительнице:

— Ну, что ты об этом думаешь, Павлина?

— Он великолепен.

Она произнесла эти слова без внутренней убежденности. Арис перестал быть самим собой. Месяц назад репетиции преображали его. Теперь они его унижали. Арис погиб, и Павлина не знала, как спасти двоюродного брата.

«Чего он ждет от этого актера? — думала она. — Как далеко они зашли в своих отношениях? Это дружба? Восхищение? Страсть? Какая страсть? Может ли мужчина жить страстью к другому мужчине?»

Павлина без конца задавалась этими вопросами. Могла бы она почувствовать страсть к Мараки с ее светлыми сосками и великолепной грудью? Вздор, нелепость! Павлина посмотрела на Ариса, потом на его приятеля. Взгляды обоих были обращены к ней.

Чего они добиваются друг от друга? Целуются ли они в губы? Ласкают ли друг другу члены? Ее охватила неизмеримая, бесконечная тоска. Она столкнулась с силами более могущественными, чем она сама. И почувствовала, как на глаза у нее наворачиваются слезы.

В этот момент Такис произнес наигранно-невинным и потому предрекавшим несчастье голосом:

— Я тебе говорил, что буду играть эту пьесу с Такисом Лукопулосом, не так ли?

— Да, это была твоя идея, — ответил Арис. — Чтобы пресса обратила внимание на ваши одинаковые имена… Два Такиса в одной пьесе, это вызовет интерес, привлечет публику, правда?

— Ты тоже так думаешь? В самую точку! Сезон приближается. Такис-второй как раз приезжает репетировать.

— Сюда?

— Да…

— Когда?

— Завтра.

Арис больше его не слушал: его только что уволили, ему дали отставку.

— Ты никто и ничто, — вот что сказал ему по сути Такис, — ты просто надоевшая мне дырка.

Итак, его употребили, неотесанность разоблачили, наивностью воспользовались.

«Вот и рухнули все его мечты, — поняла Павлина, глядя на несчастного. — Земля уходит у него из-под ног. Жизнь потеряла смысл».

— Он будет жить у тебя? — спросил Арис.

— Конечно, куда же я его дену? Видишь ли, эта пьеса проста только на первый взгляд. На самом деле она невероятно сложная и трудная. Все привыкли видеть в Одиссее великолепного и бесстрашного героя. А здесь он предстает перед нами в своем истинном обличье: тщеславный краснобай-эгоист, не заметивший самоотверженной любви своего сына. Он хочет покорить его своими россказнями. В конце концов он теряет все: уважение сына, семьи, народа, — и даже самоуважение оставляет его. Он понимает, хотя и слишком поздно, что стыдно не подчиняться судьбе, и все же отказывается встретить ее лицом к лицу. Боги так решили, а они не терпят возражений. И тогда Одиссей кончает жизнь самоубийством! Слышишь, Арис? Он бросается в море! Возвращается туда навсегда! Нужно сделать все возможное, чтобы слова персонажей, которых мы играем, звучали правдоподобно. Только в этом случае зритель поверит в историю, которая так отличается от ее общеизвестного первоисточника. Нам с Такисом надо будет обсудить драму, прожить ее…

— Пошли, — сказала Павлина.

Арис не тронулся с места.

— Пошли, — повторила Павлина.

— Ты мне говорил, что тебе хорошо со мной репетировать. Говорил, что чувствуешь себя свободнее, работая со мной. Ты сам…

— Это правда, Арис, я так говорил, но это сложный текст, ты сам видишь. Не так ли, Павлина? И потом, я ведь с Такисом буду пьесу играть…

— Пошли же! — сказала Павлина повелительным тоном.

Она потянула Ариса за руку. Тот высвободился, вернулся в гостиную и схватил копию текста пьесы, лежавшую на низком столике.

— Желаю приятно провести вечер, — бесцветным голосом произнес хозяин дома.