ЛЕВ КВИН - ЗВЕЗДЫ ЧУЖОЙ СТОРОНЫ

Подходил к рабочим, расспрашивал о житье-бытье и исподволь переходил к листовкам:

– Вот, понимаешь, штуку тут одну по почте прислали…

Некоторые отмалчивались, в дальнейший разговор по поводу листовок не вступали. А большинство отвечало с удивлением:

– И тебе тоже? Смотри-ка!.. И откуда только там, в Будапеште, наши адреса узнают?

Тут уж можно было сквозь защитную оболочку малозначащих слов, реплик, восклицаний, взглядов начинать нащупывать отношение к самому главному – к содержанию листовки. Осторожно, как ходят зимой через тонкий лед, чтобы не провалиться в воду.

Недели кропотливой, тонкой, ювелирной работы привели к созданию в городе подпольной организации, которую назвали так: «Комитет борьбы против фашистов». Руководили ею коммунисты во главе с Бела-бачи.

Начали с орудийного завода. Саботаж в цехах стал принимать совсем другие формы. Если раньше рабочие-антифашисты просто тянули время, то теперь они перешли к активной борьбе. Прекращалась подача воды в цехи, обрывались в самых труднодоступных местах электрические провода, и надолго гас свет. А один раз даже произошел обвал в плавильной печи.

Начальство завода переполошилось, по цехам зашныряли ищейки, была усилена охрана. Немцы поставили на контроль своих людей, хитрых и опытных, с заводов, где работали военнопленные, изощренные мастера саботажа и смертельного риска. Начались провалы. Поймали за порчей электросети двух техников, повесили обоих тут же, на территории завода, для устрашения. Потом провалилась группа Фазекаша; хорошо, успели вовремя скрыться.

Но «случайные» аварии не прекращались, наоборот, их становилось все больше. В борьбу включились рабочие, не имевшие никакого отношения к комитету, просто обозленные произволом немцев. Стало уже трудно различать, какая авария «своя» и какая «чужая».

Когда огненный вал войны докатился до восточных границ страны и не остановился на них – а в неприступность «венгерской крепости», как в божье чудо, верили многие, – стало ясно, что не англичане и не американцы, а именно русские, те самые русские, против которых в начале войны была брошена венгерская вторая армия, прославившаяся своими зверствами и перемолоченная затем под Воронежом, придут сюда, в город. Тут уж переполошились и те люди, которые считали свою собственную шкуру дороже всех шкур на свете. Некоторые стали искать связи с подпольщиками, чтобы заработать на будущее репутацию антифашистов. Комитету борьбы грозила опасность раствориться в волне перепуганных мещан, обывателей и патриотов собственной шкуры. Тогда приняли решение: никого из них в организацию не принимать, но от предложенных услуг не отказываться. Было бы глупо пренебречь, например, денежными средствами, надежными квартирами, которые можно использовать в качестве временных убежищ для преследуемых, отличными радиоприемниками, даже маленькой типографией – ее предоставил в распоряжение подпольщиков владелец, попросивший взамен лишь бумажку с подтверждением его «великодушного» жеста.

А совсем недавно в комитете борьбы появилась особо засекреченная группа с грифом «Н» – от венгерского слова «hadsereg» – «армия». Люди из «Н» устанавливали связи с дезертирами, скрывавшимися в городе и окрестностях, с некоторыми патриотически настроенными венгерскими офицерами из госпиталя и тыловых служб. Наладили контакт и с начальником охраны орудийного завода подполковником Даношем, через брата его жены. Подполковник взялся помочь комитету – предложил назвать ему фамилии нескольких рабочих-подпольщиков, чтобы через военную комендатуру призвать их в армию и назначить в заводскую охрану на самые ответственные посты…

Тут капитан Комочин прервал рассказ Бела-бачи.

– И вы назвали фамилии?

Я напряженно ожидал ответа: неужели не ясно, что подполковник, начальник охраны завода, их провоцировал самым наглым образом?

– Назвали. – Бела-бачи мудро и насмешливо улыбался. – Конечно, назвали. Еще бы не назвать, если человек сам предлагает такое дело!

Я не выдержал:

– Но ведь это ничем не оправданный риск!

– Не беспокойся, парень, у нас в голове тоже есть серая начинка. Мы ему назвали три фамилии: самых отъявленных нилашистов на заводе. (Нилашист – член нилашистской партии Салаши, фашист, зеленорубашечник.) У него глаза на лоб: «Они ваши люди? Ну, такая конспирация!»

– И их мобилизовали! – воскликнул я.

– А как же! Мобилизовали, сколько они ни шумели. А потом мы сказали Даношу, чтобы отправил их в комендатуру – и на фронт. Он опять удивился: «Зачем на фронт?» Мы честно объяснили – проверяли, мол, вас. И назвали новые фамилии, на сей раз уже верных людей. Так что в охране у нас сейчас порядок. И очень кстати. Немцы надумали демонтировать завод!

– Правильно надумали, ничего удивительного, – сказал капитан Комочин. – Фронт приближается, а здесь, на заводе, много уникальных станков.

– Вот-вот… Как раз с них они и начали. Ночью разобрали несколько штук в инструментальном, подали вагоны, уложили. Но ребята подглядели. Догадались номера на вагонах переписать. Утром немцы на завод маневровый паровоз запросили. Шандор послал машиниста, своего парня. Пока с завода на станцию паровоз добирался, те вагоны растерял, а вместо них другие приволок, со снарядами. Пусть себе дуют с фронта обратно на немецкую родину.

– А те где, со станками? – спросил я.

– За семью странами, за семью океанами, где стоят семь печей без боков и семьдесят семь старух выпекают семьдесят семь пирогов, – ответил Бела-бачи народной присказкой. Его глазки совсем затерялись среди набежавших веселых морщин. – У нас тут кругом тупиков, заброшенных путей… Ищи-свищи!

Бела-бачи встал, прошелся по кухне, негромко шаркая по устланному линолеумом полу. Веселые морщинки постепенно разгладились, лицо его снова стало озабоченным.

– Станки, саботаж… Это все, конечно, неплохо. Но ведь война. Война!.. Вот вы видели, как немцы ходят по нашей земле. Сапоги свои тупорылые ставят уверенно, твердо: топ, топ! Как хозяева! А надо, чтобы делали шаг и холодным потом покрывались: вот взлечу на воздух! Приглашают венгерскую девушку в парк на танцы, а сами дрожат: не воткнет ли она нож в сердце в темном углу? Чтобы садились в свой поезд и чтобы одна-единственная думка насквозь прожигала: как бы не опустили поезд с рельс!.. А что мы сделали? Пока ничего!

– Ну, тут вы хватили через край, – возразил капитан Комочин. – А листовки? А правда о войне, о преступлениях фашистов, о Красной Армии? Не так уж мало.

Бела-бачи уперся кулаками в край стола, упрямо согнул голову.

– Но и не так уж много!.. Когда идет война, все – и наши листовки, и написанные на стене лозунги, и спасенные станки – все-все должно переводиться только на один язык: сколько убито врагов? Я так понимаю задачи венгерского коммуниста, так понимаю пролетарский интернационализм. Ведь те немцы или нилашисты, которых мы здесь кокнем, те ведь никогда не поднимутся в атаку против советских там, на фронте. Мне стыдно будет глядеть в глаза красноармейцам, когда они возьмут город, а на нашем счету будут одни листовки да станки.