Амир-Хосейн Фарди - Исмаил

— Да уж я вижу, как бы ты стоял, это по лицу твоему ясно.

— По лицу моему? Что по лицу моему ясно? Я ничего не говорю, а вы пустое говорите.

Фильм начался. Исмаил лишь взглядывал на экран. Хотелось спокойно смотреть фильм, но мужчина не отставал.

— По глазам твоим голубым вижу, что ты, парень, темная личность!

— Вы дадите людям кино смотреть или нет?

— Да ты сам как кино, я погляжу!

Сиденье рядом с Исмаилом было пустым. Он поднялся и отсел от мужчины, не отрываясь от экрана. Но и мужчина встал и пересел рядом с ним.

— Хочешь смыться, цыпленок?

— Что такое, господин, какой петух тебя клюнул?

Мужчина протянул руку и схватил Исмаила за запястье.

— А ну вставай и пойдем!

— Куда?

— Узнаешь, куда, шевелись давай!

Его длинные пальцы крепко держали запястье Исмаила. Холодная ладонь его была потной — была влажной, липкой и как бы приклеивающейся. Исмаил потянул назад руку, но не смог вырвать ее. В пылу борьбы они оба встали. Зрители не отрывали глаз от экрана. Мужчина тянул Исмаила к дверям входа в зал, но тот сопротивлялся. Они были рядом с аппаратной кинотеатра.

Они еще чуть сдвинулись, и проектор осветил их, бросив их тени на экран. Тогда зрители повернулись от экрана в их сторону. А двое боролись, вцепившись друг другу в горло, и кричали все громче.

— Хватай его, хватай! Это вор, он меня обчистил!

Исмаил вырывал руку.

— Сам ты вор, подлец! Ты лжешь!

Раздались крики протеста зрителей и их длительный заливистый свист.

— Присядьте, друзья!

— А ну, сели, дайте фильм посмотреть!

— Эй, полиция, выкиньте их отсюда!

Красивая женщина с цветной родинкой на лбу пела на экране. Стая чаек с громким криком кружилась в синем небе. Охранник вошел в кинозал из дверей входа и, расстегивая кобуру на поясе, через две ступеньки побежал вверх. В тот же самый миг Исмаил вырвал руку из кольца длинных, липких пальцев мужчины и кинулся к дверям выхода. Слышался свист зрителей и крики «держи». Слеза катилась из глаз поющей женщины. Выскочив из кино, Исмаил свернул в улицу и пустился бегом.

Через некоторое время он оказался в многолюдном месте. Тонкий голос поющей женщины все еще слышался в ушах, а запястье все еще чувствовало обручевидный след длинных и липких пальцев.

Тени удлинились. Закат был близок. Кинотеатр остался далеко позади, Исмаил направлялся домой — вновь прийти домой и вновь поужинать, затем опять уснуть, опять проснуться, опять прийти в банк, опять надеть галстук, опять считать деньги, называть суммы, подбивать итог рабочего дня — потом опять снять галстук, повесить его на спинку своего стула и выйти из банка. И потом не знать, куда пойти. Остаться дома, все в том же всегдашнем доме; или пойти в кофейню Али-Индуса, с ее всегдашними посетителями, кофейню с низким потолком, с висячей лампой, белый шнур которой засижен мухами.

Нет, ни одно из этих мест его не влекло. Не было для него места, и никого у него не было. И Сары теперь не было. Она скрылась. Не показывалась. Значит, не хотела, значит, не любила его, значит, он был один, он остался один, у него не было никого.

И вот он шел. По узким тротуарам, мимо уличных торговцев, которые держали товар в руках или разложили его на ковриках. Чинары и карагачи распростерли свои ветви над тротуарами и над проезжей частью. Они были одеты новой листвой, зеленой, блестящей и сочной. Их ветви с надеждой тянулись к небу и в сторону улиц. На некоторых из них возились, готовясь к ночному сну, воробьи. По улице разносилось их громкое чириканье. Закат, пепельное небо и чириканье воробьев давили на плечи Исмаила. Несколько ласточек, не обращая внимания на множество машин и людей, с резкими, протяжными криками чертили зигзаги над улицами, быстро проносясь над телевизионными антеннами, куполами и столбами электросети. Их полет напоминал об истребителях военно-воздушных сил «Фантом», которые каждый день по нескольку раз кружились в небе Тегерана, терзая барабанные перепонки своим душераздирающим ревом и наводя дрожь на сердце. Они поодиночке и небольшими группами постоянно садились и взлетали, и иногда во время этих групповых полетов оставляли сзади себя белый вязкий дым, который потом еще висел в небе в виде бледных штрихов.

— Был бы я птицей, залетел бы далеко-далеко…

И Исмаил с тоской смотрел на дерзкие зигзаги ласточек — и вдруг он заметил в отдалении двух полицейских. Они шли плечом к плечу. Дубинки висели у пояса и били их по ногам. Грудь вперед, шея прямо. Из-под козырьков фуражек они горделиво смотрели по сторонам. Исмаил застыл на месте. Заболело запястье. Ему показалось, что снова эти длинные пальцы, эта холодная липкая рука, как клешня, схватила его запястье и сдавливает его. Он хотел свернуть, чтобы не встречаться с полицейскими лицом к лицу, однако они оба, из-под козырьков фуражек, надвинутых вровень с бровями, смотрели прямо на него. Их лица были угрожающими. Он не мог сдвинуться с места, боялся, что покажется им еще более подозрительным. Они медленно подходили. И он заставил себя продолжить путь, стараясь смотреть на прилавки магазинов, как покупатель, оценивая товар. Остановился рядом с большой лавкой сухофруктов. Тут, перед лавкой и внутри нее, были в порядке расставлены корзины, полные миндальных, грецких орехов, фисташек цвета имбиря, кишмиша, сирийских фисташек. Несколько человек крутилось возле корзин. Над лавкой висела большая вывеска с надписью: «Первосортные сухофрукты Шанджани», а ниже, помельче: «Добро пожаловать». В глубине лавки на стене были укреплены несколько больших зеркал в полный рост, в которых виден был тротуар, улица, и даже тротуар противоположной ее стороны.

Исмаил вошел в лавку. Одним глазом он смотрел на корзины, другим — в зеркало, где видны были входящие и выходящие. Следом за ним подошли двое полицейских. Они остановились и стали осматриваться. Смотрели они на корзины. Исмаил стоял у самой дальней корзины, в которой было семя кунжута, и рассматривал ценник. Один из продавцов подошел к нему.

— Чего желаете?

— Вот этого.

— Кунжута?

— Да, кило взвесь мне. Хочу с собой взять.

— На здоровье. В Тебриз повезете?

— Нет, дорогой, при чем тут Тебриз? Я местный, живу, не доходя до Гамбар-абада.

— И хотите туда взять кило кунжута?

— А в чем проблема?

В это время двое полицейских, которые останавливались возле каждой корзины, чтобы попробовать из нее, подошли к Исмаилу. Один из них спросил:

— Ну, что тут?

Продавец насыпал кунжута в пакет и ответил:

— Да ничего, мы о кунжуте говорили.

— Кунжут? Нет, кунжут — это не то, облепиха лучше, в ней вкус есть! — потом он повернулся и спросил у своего напарника: — Вкус ее понимаешь, да?