Матей Вишнек - Господин К. на воле

— Вон там я живу, — сказал Козеф Й.

— Да? — обронил Фабиус.

Козеф Й. почувствовал коготь в горле, коготь вонзался все глубже и глубже. Козеф Й. заерзал, вгляделся туда, где дорога должна была повернуть, снова оборотился назад, приподнялся, опустился. Сжался, подобрался, скрючился на козлах, как будто хотел проехать незамеченным. Украдкой стрелял глазами направо и налево, пугаясь мысли, что кто-то может увидеть его со двора или из окна.

Но никто не проявил к нему внимания. Чей-то пес погавкал вслед фургону, что дало Фабиусу повод разок выругаться.

«Что скажет мама?» — молнией мелькнуло в мозгу Козефа Й.

Они достигли фатального поворота, и дорога раскрылась перед ними такой, какой ее знал Козеф Й. Это была прежняя узкая улица с канавами по бокам. Дома, которые он знал с детства, дефилировали перед ним один за другим.

«Что она скажет, что — он?» — лихорадочно пытал себя Козеф Й., глядя вперед исподлобья, и страх его рос. А вдруг мама как раз стоит у окна или стирает, как обычно, белье во дворе? Что он ей скажет? Или лучше попросить Фабиуса придержать на минутку лошадей? Крикнуть что-нибудь с улицы? Что крикнуть? Он тоже ругнулся сквозь зубы. Дал втянуть себя во что-то такое, что ему очень и очень не нравилось. Он взглянул на Фабиуса чуть ли не с ненавистью.

— Здесь живет мама, — сказал он, когда они поравнялись с его домом.

— Да? — обронил Фабиус.

«Придурок», — подумал Козеф Й., услышав ответ Фабиуса. А после сказал себе, что придурок — это он, Козеф Й. Освободили его только потому, что он спятил, то есть, с точки зрения остальных, сброшен со счетов.

«И все же это мой дом», — подумал он.

— Никого вроде нет, — сказал он, оглядываясь и торопливо окидывая взглядом пустой двор и окна, задернутые белыми занавесками.

«Я должен сойти, должен!» — вопило в нем все.

Но он не сошел. Еще раз, не без стыда, поглядел назад. Фабиус промолчал. Даже из любопытства не бросил взгляд на дом, мимо которого они проезжали и который был домом Козефа Й.

«Вот гад, — посмел подумать Козеф Й. — Если бы это был его дом, я бы на него хоть глянул».

Он сидел, охваченный мучительной ненавистью. Теперь он не скрывался. Распрямил спину, поднял голову, придал решительность взгляду. Он хотел, чтобы его увидели. Он ждал, чтобы его увидели. Поглядывал по сторонам. Хотел даже что-нибудь крикнуть, привлечь к себе внимание.

«Вот он я, несчастные!» — говорил он всем мысленно.

— Выпьем пивка? — спросил Фабиус, прерывая этот немой диспут.

— Пивка? — встрепенулся Козеф Й. — Пожалуй.

Они подъехали к хлебозаводу и въехали на заводской двор. Вышел усталый рабочий, кашляя и стряхивая муку с волос. Не говоря ни слова, он открыл обе дверцы фургона и вытащил пустые ящики. Фабиус вполне проворно спрыгнул с козел и достал из-под них охапку соломы. Бросил ее лошадям, еще разок ругнулся на них, погладил по мордам и позвал Козефа Й.:

— Идемте, господин Козеф.

Они перешли улицу и направились к корчме. Козеф Й. шел враскачку, как моряк на суше. Ему не верилось, что он чувствует под ногами землю своего города. Он вошел вслед за Фабиусом в корчму, и ему не верилось, что он вошел в корчму.

«Слишком просто, — подумалось ему. — Не может это быть так просто».

В корчме народа было немного. Все больше старички, по двое по трое за каждым столиком. Они тоже сели за столик. Посетители взглянули на них с любопытством, но это длилось всего полминутки или и того меньше. Когда заказанные Фабиусом две кружки пива опустились на их стол, любопытство публики давно угасло. Они залпом опрокинули пиво. Козеф Й. утерся рукавом.

«Господи, — сказал он себе. — Я другой человек».

— Знатное, — прокомментировал Фабиус. — У господина Бруно, тут, рядом, пожиже.

— Да уж, — сказал Козеф Й. с минутной радостью оттого, что вот и он может теперь говорить обрывками.

— По дороге будем уминать хлеб, — добавил Фабиус и захохотал, вероятно, от предвкушения, что им предстоит наесться хлеба.

Корчмарь принес им еще пару кружек. В корчму вошел чернявый человек, а два старичка вышли. Где-то в глубине дома вопил ребенок. Ласковым и манящим голосом женщина подзывала кур во дворе. Козефу Й. стало хорошо, как никогда.

— Одна лошадь сдохла, — с грустью сказал Фабиус, отхлебнув из второй кружки.

Козеф Й. вздрогнул, снова застигнутый врасплох этим трепом про лошадей. Лошадь? Которая лошадь? Где?

— Нынешней ночью, — уточнил Фабиус с той же грустью на лице, как будто лошади были его страстью. — Не сумели ее вытащить.

«Откуда, из колодца что ли?» — подумал Козеф Й.

Они вышли, провожаемые корчмарем. Фабиус залез в фургон, проверил, все ли ящики полны и уложены, как подобает. Он дал корчмарю четыре хлеба и мотнул головой, указывая Козефу Й. на козлы. Они отправились обратно той же дорогой.

У своего дома Козеф Й. повернулся к Фабиусу и сказал:

— Не заглянем ко мне на минутку ?

— Отчего же, — сказал Фабиус.

Козеф Й. спрыгнул первым и открыл калитку. Вошел во двор, старый охранник — за ним. Он увидел свою маму за окном кухни. Легонько постучал по стеклу. Мама подняла глаза, и Козеф Й. понял, что она не изменилась.

— Это я, — сказал он.

Мама открыла им дверь. Хотела было броситься обнять его, но заметила Фабиуса.

— Пожалуйте, — сказала мама.

— Это мой друг, господин Фабиус, — сказал Козеф Й.

Мама одобрительно кивнула.

— Садитесь, — сказал Козеф Й. и постарался, чтобы Фабиус уселся поудобнее. Потом, к маме, очень спокойно и с теплотой: — Мы ездили за хлебом.

Мама пристально посмотрела на него. Обернулась к Фабиусу.

— Хотите перекусить?

— Нет, нам некогда, — ответил Козеф Й. и тут же взглянул на Фабиуса: какого тот мнения о его ответе.

Фабиус был явно разочарован.

— Что-нибудь на скорую руку, — не замедлил поправиться Козеф Й.

Мама принесла жаркое из кролика и бутыль красносмородинной наливки. Мужчины ели и пили, а мама смотрела на них и подкладывала им добавку. Козеф Й. косил глазами направо и налево и видел, что все вещи — на своих местах. Ему хотелось сказать маме, что его выпустили. Но он находил в этом что-то зазорное и молчал.

Фабиус с аппетитом жевал и время от времени говорил маме:

— Целую ручку, целую ручку.

Один раз мама вдруг игриво хмыкнула, и Козеф Й. обнаружил, что Фабиус подмигнул маме.

Они пошли к выходу, и мама проводила их до калитки с тем же игривым выражением лица.

Когда Фабиус перед отправлением протянул маме буханку хлеба, маму просто-напросто разобрал смех.

Они удалялись, и в изумленном мозгу Козефа Й. еще долго, до самой городской заставы, стоял заливистый хохот мамы.

Он решил не говорить никому из городских, что его выпустили.