Хосе Сампедро - Река, что нас несет

«Народ живет настоящей жизнью, естественной. Его ненависть, его вера еще пахнут потом и кровью, его отсталость, его убеждения произрастают из самой природы, из человеческой сути. Наверху же люди лишены корней… Их проблемы — это бури в луже собственных интересов и страстей. Они знают, что такое честолюбие, привилегии, похоть, роскошь, но не знают, что такое голод, любовь или естественный инстинкт», — говорит в романе священник из Отерона.

Глубинное течение «реки людей» неподвластно внешним влияниям. Можно увлечь народ за собой, подтолкнуть его на какое-то единовременное действие, как это делает в романе Негр, для которого политика была страстью и искусством, безотносительно к ее целям и содержанию, возможностью, овладев толпой, «почувствовать себя богом». Такое действие может привести к тому, что мятеж, вечно живущий в народе, будет на какое-то мгновение выпущен, как джин из бутылки, но это само по себе не может изменить русло «реки людей», дать направление ее течению. Поток истории образует сцепление бесконечно малых капель. Каждый день, откладываясь на дне, меняет ого рельеф. Убийство злого пса касика и мироеда Руиса, символизировавшего его власть над людьми, не избавило их от Руиса и руисов. Но оно будет жить в воспоминании, «ибо образ этот нельзя было ни уничтожить, ни стереть… Он не поддается ничему, но в нем таится надежда на другое будущее для жителей Сотондо».

Нужно ли людей побуждать к чему-то, «пробуждать от спячки, в которой они пребывают?» «Слишком уж мало дел, которые того заслуживают… их надо побуждать к тому, к чему они сами бессознательно стремятся». Это слова священника из Отерона.

Логика истории и логика жизни опровергли многие концепции Унамуно. Крупнейший философ, писатель и общественный деятель, мятежный и противоречивый, выступив сначала против диктатуры Примо до Риверы, он затем решает занять нейтральную позицию, позже переходит к защите Испанской республики, с тем чтобы в минуту ослепления отречься от нее и, приняв сторону Франко, стать по сути дела одной из первых жертв франкизма.

Река истории, истинная «река людей» смела концепцию «интраистории». Историческая действительность отметает и «почвеннические» позиции, столь характерные для романа Сампедро.

Идеализация «корней», «почвенничество», как это случалось с неизбежной закономерностью в других местах и в другое время, и на испанской почве может превратить «реку людей» лишь в тихую заводь. Но в романе «почвеннические» мотивы — составная часть более сложной амальгамы. Они сочетаются с идеей прогресса, поступательного движения вперед. В книге его символизирует плотина в ущелье Энтрепеньяс, поднимающая «до самого горизонта, расширяющая реку людей».

Оптимистично звучат слова Шеннона в конце романа, как апофеоз, утверждающий веру в человека и его будущее: «Рока людей бесчисленными волнами движет историю вперед, невзирая на время, устремляясь к невидимому океану — конечной своей цели…»

По массивному нагорью Кастильской месеты, рассекая Испанию почти что надвое, несется Тахо — прообраз и символ «реки людей». Все дальше и дальше мчит она свои воды к Эстремадуре, к границам Испании, с тем чтобы, превратившись в португальскую реку Тежу, устремиться к океану.

Океан «реки людей» теряется в бесконечности. Но у людей есть сегодня, рожденное из вчера, и завтра, корни которого уходят в это сегодня.

Франко погребен в Долине Павших. Подобно памятникам, которые в средневековье воздвигались на перекрестках Европы в память о чумных эпидемиях, мемориал в Долине Павших будет пробуждать в памяти грядущих поколений воспоминание об эпохе франкизма, отбросившей страну далеко назад. Но Испания уже смотрит в свое завтра. Каким будет этот завтрашний день испанской «реки людей», зависит от самих людей, и лучше всего об этом сказал великий испанский поэт Антонио Мачадо в послании Асорину:

Елена Айала

В каждом человеке нам обетовано возвращение Спасителя.

Все люди на какой-то миг боги.

Все было предрешено, хотя никто не мог знать, почему жизнь распорядилась именно так, а не иначе. Иногда она забавляется тем, что трубит в свой горн по пустякам, а иногда ее течение обходит стороной некоторые события и людей, предоставляя случиться тому, чему суждено случиться. Только спустя долгое время сознаешь, какую роль сыграли те или иные жесты, поступки. Например, та встреча или те шаги, которые должен был сделать Шеннон. Почему так произошло, почему он так поступил? Бессмысленно ломать голову над этим: то была прихоть реки и вместе с тем зов сердца. Да, пожалуй, лишь оно одно всегда ответит на этот вопрос.

Все было предрешено. Они уже ждали в холодных горах — сами того не ведая — появления Шеннона. Ждали именно в этот час: мужчина, послуживший как бы приманкой; женщина, закутанная в черное; и вьючное животное, доставившее их сюда, навстречу его судьбе. А за горизонтом притаилась луна, дожидаясь, когда угаснет день, чтобы раскинуть свои мосты над ночной бездной.

Шеннон держал путь в Саорехас, намереваясь утром перебраться на другой берег Тахо и направиться в Молину.

После тесного Приего и маленьких селений Гуадиелы Вильянуэва-де-Аларкон ее большие дома с балконами, весь этот равнинный край вызывали у него странное чувство, будто он сбился с пути. Но по мере того как он продвигался по бесконечно прямой дороге, натиск горного массива ощущался сильнее, чем среди глубоких расщелин и сведенных судорогой утесов. Плоскогорье безо всяких усилий поднималось каменной глыбой, напоминая до предела натянутую кожу барабана. Даже хвойные деревья и кусты можжевельника редели здесь, давая простор земле, жаждущей высоты. В вышине, гонимые неведомой силой, сталкивались громады пепельных туч. И между этим плоскогорьем и хмурым, зимним небом, словно между пластинами космического конденсатора, неутомимо двигался вперед путник.

Он все еще шагал краем поля, несомненно служившего в войну посадочной площадкой, когда вдалеке заметил маленькую неподвижную группку, вырисовывающуюся на горизонте. Однако она не завладела его вниманием. С тех пор как месяц назад, покинув Италию, он пустился в отчаянное путешествие, желая скрыться от того, что его окружало, он оставался ко всему равнодушным. После окончания войны, когда начались попойки по случаю перемирия, он вдруг увидел в истинном свете то, причастным к чему его сделали: искалеченных детей, лишенных крова женщин, убийц в мундирах, гордых своими бомбами.