Хосе Лима - Зачарованная величина
- Название:Зачарованная величина
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Издательство Ивана Лимбаха
- Год:2012
- Город:Санкт-Петербург
- ISBN:978-5-89059-169-2
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Хосе Лима - Зачарованная величина краткое содержание
Хосе Лесама Лима (1910–1976) — выдающийся кубинский писатель, гордость испанского языка и несомненный классик, стихи и проза которого несут в себе фантастический синтез мировых культур.
X. Л. Лима дебютировал как поэт в 1930-е годы; в 1940-е-1950-е гг. возглавил интеллектуальный кружок поэтов-трансцеденталистов, создал лучший в испаноязычном мире журнал «Орихенес».
Его любили Хулио Кортасар и Варгас Льоса. В Европе и обеих Америках его издавали не раз. На русском языке это вторая книга избранных произведений; многое печатается впервые, включая «Гавану» — «карманный путеводитель», в котором видится малая summa всего созданного Лесамой.
Зачарованная величина - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
А как быть с уместностью здравого смысла и его последствиями для всех, кто видит в искусстве выражение последней истины? Пожелаем его тем, кто ищет границы и переходы между калокагатией {355} 355 Калокагатия — термин философии Платона, гармоническое единство красоты и добра.
греков, милосердием христиан и дарами андалусской лени и римской праздности.
{356} 356 Переведено по книге «Писано в Гаване ».
Поэзия — запечатленный отклик, но расстояние между этим откликом, человеком и словом не вместить ни зрению, ни слуху. По «Книге мертвых», на входе и выходе из подземных покоев путники держат в руке шафрановые пастилки Таненет {357} 357 Таненет или Тененет — египетская богиня, жена бога Монту.
. Этот образчик непостижимого священнодействия тем не менее встает перед глазами на могильном рельефе, где входящий в подземный мир и покидающий его съедают по шафрановой пастилке. Вероятно, пастилки символизируют небо и землю. Есть мнение, что пастилки — это глаза Гора {358} 358 Гор или Хор — бог царей в египетской мифологии.
. Таненет — место упокоения Осириса {359} 359 Осирис — египетский бог возрождения, царь загробного мира.
. Зрелище вступающего в царство смерти с шафрановой пастилкой на языке поражает и будоражит. Но рельеф своей поцарапанной очевидностью придает образу весомость поэтической истины. Перед загадкой рельефа вдруг опять постигаешь колдовство паскалевской фразы об искусстве непостижимом, но разумном. Непонимание, исполненное разума, безмерность, вбирающая время, самовозвышение до человеческого роста — вот острие, указующее на обретенную форму. А всякая обретшая форму материя, как вспышка, бросается в глаза открытой раной — и только так становится видна и доступна.
Дополним эту пластическую идеограмму неизъяснимого притчей Паскаля {360} 360 … Притчей Паскаля… — Отсылка к сочинению Паскаля «Три беседы о положении сильных мира сего» (ок. 1660).
о потерпевшем кораблекрушение страннике, которого принимают за пропавшего царя. Действовать как царь, считаясь обманщиком, — значит жить таинством двойной природы. Жить — разом! — очевидностью поступков и таинством как бы посторонних связей. Близостью природного круговращения крови, из которой мы — произошли и которая вдруг обнажается, воплощая, по Паскалю, бесконечность иного, второй половины нашей двойной природы, — к едва намеченному приходу, к встрече как форме познания, к диалогу по ту сторону причинности, где нежданные вопросы и ответы переплетены и до неразличимости срослись в одно. Достоверности потерпевшего кораблекрушение здесь соответствует встреча с мнимым царем, которого — вопреки его желанию — принимают из роковой нужды в его мнимости. Перед нами величие, превосходящее церемониал и акт избрания. Возврат к человеку — это предчувствие богоизбранности. А единственный верный знак избранности богом — ее соответствие этому возвращению к человеку. Потому возвращение и служит истоком образа. Вернуться отягощенным приумноженными дарами — значит жить в самой сердцевине милосердия. И, словно в мире милосердия, о котором мечтал Паскаль, возвращение к единственной области, не запятнанной желанием, выглядит так, будто зеркало втягивает и в то же время возвращает нас самим себе. На шаг «через загадку зеркала» {361} 361 …«Через загадку зеркала»… — Отсылка к известному рассуждению апостола Павла: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно…» (I Кор. 13, 12).
можно ответить лишь «приумножением в зеркале», ища в этом сближенье дружественного соответствия между человеком и божеством. Величие паскалевского «возвращения» — точно молния, открывающая просвет в историю образов. Мантии и голосу Боссюэ {362} 362 Жак Бенинь Боссюэ (1627–1704) — французский богослов и проповедник.
здесь отвечает янсенистская {363} 363 Янсенизм — религиозное движение XVII в. внутри Католической церкви, подчеркивавшее необходимость Божественной благодати, названо по имени нидерландского богослова Корнелиса Янсена (лат. Янсений, 1585–1638); ожесточенными противниками янсенизма были иезуиты, к ним присоединился Боссюэ. Папской буллой 1653 г. янсенизм был осужден как ересь. Паскаль выступил в защиту янсенистов в своих «Письмах к провинциалу» (1656–1657, опубл. под псевдонимом).
ночь, в которую Паскалю исполнилось тридцать лет и где для него началось, как сказали бы мы теперь, испытание образов в таинстве воплощения Христова.
Но есть в нем еще и обязательство вернуться к утраченной природе. Создать природу, а не принять ее как готовую данность. «Поскольку наша истинная природа утрачена, — учит Паскаль, — природой может стать все». Это возделывание человеческой природы не имеет ничего общего с экзистенциалистским понятием о человеке как недуге или изъяне природы. Если утрата природы и следствие совершенного греха, это никак не относится к стремлению воздвигнуть вместо пережившей грехопадение природы иную — обособленную и возделанную. Ведь на месте падшей природы, врагини человека, были бы невозможны ни таинство, ни озарение, проникающее в сердцевину вещного. «Поскольку темнота — еще не таинство, то и озарение — вовсе не залог смысла», — еще раз процитирую Паскаля, снова сужающего путь к восстановлению падшего естества. Именно здесь начинаешь понимать, что, не касаясь поэзии впрямую, Паскаль в нескольких фразах блестяще приближается к ней — может быть, это вообще ее первый непримиримый проблеск.
Обращаясь перед темнотой без таинства и озарением без смысла к своему не дающему покоя entre-deux [73] Меж двух <���бездн> (фр.).
{364} 364 Entre-deux — промежуточное положение человека между всем и ничем, бесконечностью и небытием — ключевой мотив «Мыслей» Паскаля.
— первому, что должно преодолеть, — Паскаль, сам того не предполагая, обращает нас к области поэтического. В самом деле, ведь поэзия — единственная вещь или область ощущений, которой невозможно противопоставить антитезу, и это полный разрыв с паскалевским entre-deux Здесь мы приближаемся к лесу без единого деревца, где вечер тем не менее шумит в кронах, а звезда над ледяным краем, где нет ни листка, пьет долгожданное и ароматное дыхание деревьев. Лесу без деревьев, где огонь, как ни странно, в изобилии находит горючее — потребную и незаменимую материю в виде смол и ветвей.
Паскаль удерживает бешенство на отца Буура {365} 365 Доминик Буур (1628–1702) — французский священник-иезуит, богослов, историк и грамматист. Выступал против янсенизма.
, возглавившего что-то вроде схватки иезуитов-мирян, и куда более потаенный и взыскательный гнев, когда в защитительной записке, которую Сент-Бёв {366} 366 Шарль-Опостен де Сент-Бёв (1804–1869) — французский историк, литературный критик, эссеист; отсылка — к его фундаментальному труду «Пор-Рояль» (1840–1859), которым Лесама обильно пользуется в настоящем эссе.
расценивает как «ясную и живую, полную здравомыслия, хоть и несколько мелочную и совершенно поверхностную, страницу», не соглашается с мыслью, будто литературный вкус не чужд греховного желания. Паскаль буквально болен таинством желания, веря, что услада для чувств с необходимостью несет и символический смысл, преображая сами чувства, — неотвратимый просвет для нисхождения милости свыше. Но его понимание поэзии — не в этих спорах. Оно — в стремлении задеть ничтожествующую темноту и бессмысленное озарение, направив удар против entre-deux, — именно здесь нужно искать неведомые земли поэзии, ощущая себя то рядом со святым Августином, то рядом с Бодлером. Это понимание восходит к традициям пифагорейцев, веривших, что лишь символ указывает нам смысл и что письмо — тезис, абсолютно невнятный для современного, ополчившегося на все знаковое романтизма, — рождается таинством, а не пестованьем нерадивости.
Интервал:
Закладка: