Гвен Купер - История одной кошки

А еще ее раздирали более глубинные страхи. Существует бессчетное количество вариантов быть несчастливой. А от Сары Лаура узнала, что брак и дети вовсе не являются гарантией того, что удастся исключить их все.

И все же не обращать внимания на радость Джоша или оставаться к ней равнодушной было выше ее сил. Однажды воскресным днем они выкрасили стены свободной спальни в нежный солнечно-желтый цвет — идеальный, как заметил Джош, и для мальчика, и для девочки. Она думала об этом крошечном, размером с горошину создании — ее и Джоша частичке, которая ходила с ней всюду, куда бы она ни шла. О тайном участнике, который незримо присутствовал с ней на совещаниях, ездил с ней в метро, вдыхал, как и она, тот сладкий дым начала зимы. Иногда ее охватывала какая-то щемящая жалость к этому маленькому беззащитному созданию. «Бедняжка!» — думала она, а потом недоумевала, почему ей так его жалко.

Беременность осталась их тайной, ее и Джоша. И все стало несравненно проще, когда однажды в пятницу вечером, в середине февраля, как раз перед официальным окончанием первого триместра у нее начались боли внизу спины и открылось кровотечение.

В понедельник она вышла на работу более бледной, чем обычно, и чуть более уставшей, но во всем остальном ничего ее коллегам в глаза не бросилось. Поскольку она никому не сказала о своем положении, ей не пришлось проходить через весь этот ужас и сообщать всем, что она больше не беременна. Они не сообщили даже родителям Джоша. («Давай дадим Эйбу и Зельде пару месяцев, прежде чем они завалят нас своими родительскими советами», — сказал он). Но сделали единственное исключение — или по крайней мере Джош думал, что сделали.

— Конечно, ты захочешь сразу же обрадовать свою маму, — сказал он. Лаура не стала его переубеждать, поскольку что может быть более ожидаемым и естественным для молодой, впервые забеременевшей женщины, чем желание поделиться новостью со своей мамой, обратиться к ней за советом и помощью?

Но Лаура ничего Саре не сказала. И сама не знала почему. Возможно, потому, что когда сообщаешь маме о своей первой беременности, она тут же начинает убеждать тебя, что ты не узнаешь настоящей любви, пока не возьмешь на руки своего первенца. Что никого в жизни ты не будешь любить так, как своего ребенка. Только Лаура уже знала, что в случае с ее мамой это было не так. И Сара прекрасно понимала, что Лауре об этом известно. Что бы ответила Сара? «Ты будешь любить своего ребенка, но лишь настолько, насколько любишь некоторые вещи, и немного меньше, чем любишь другие»?

Возможно, если бы Лаура рассказала Саре о своей беременности, мама поведала бы ей о пузырьке с нитроглицерином, который обнаружила Лаура, когда убирала у Сары в ванной. Мама хранила секреты. И хотя сейчас Лаура злилась, злилась больше, чем хотела признавать, она догадывалась, что Сарой, когда она скрыла от дочери информацию о состоянии своего сердца, двигали те же причины, что и самой Лаурой, когда она решила не сообщать матери о своей беременности. Ведь когда мама признается ребенку, что больна, предполагается, что чадо разрыдается, обнимет ее и попросит, чтобы она выполняла все предписания врачей, потому что ему никак нельзя ее потерять.

Сара наверняка знала, что Лаура не сможет и не захочет говорить все эти вещи. И не потому, что это неправда. А потому, что они потеряли друг друга уже много лет назад.

Джош никогда не заговаривал с ней о случившемся выкидыше. Но продолжал попытки завести разговор о Саре, предаться воспоминаниям. Когда они приехали в Нижний Ист-Сайд, чтобы убрать в квартире Сары, он настоял на «ностальгической поездке», подобной тем, которые устраивали для них с сестрой родители, когда они семьей путешествовали, бывало, по Бруклину.

— Давай же, — подстегивал он, — расскажи маменькиному сынку из Парсиппани, каково это — расти на Манхэттене. Когда мы еще здесь побываем?

И Лаура постаралась. Попыталась описать ему «точки» на Авеню «Б» и Второй улице, где вовсю шла торговля наркотиками, а власти слишком долго смотрели на происходящее сквозь пальцы, потому что ничего не могли поделать с такой широко разветвленной — и приносящей огромную прибыль — сетью. Когда они проезжали мимо теперешнего парка Томпкинс-Сквер с его яркими игровыми и чистыми баскетбольными площадками, тропинками в окружении цветов, Лаура не могла заставить Джоша представить тот Томпкинс-Сквер, в котором она выросла, — практически весь парк занимали палаточные городки, которые возвели наркоманы и бездомные. Сюда частенько наведывались также подростки-панки в собачьих ошейниках и футболках с изображением «Секс Пистолс».

— Ой! Вон там, — Лаура указала на место на тротуаре. — Там мы с моей подружкой Марией-Еленой в детстве играли в «скелзи» [7] Детская игра: на асфальте рисуется таблица, и игроки поочередно бросают фишки. Цель игры — набрать большее количество очков. крышками от бутылок. Когда бы мы ни выходили поиграть, ее мама всегда кричала вслед: Cuidado en la calle ! [8] Осторожно на улице! ( исп. )

Во время своего рассказа Лаура ловила себя на том, что недоумевает, зачем спустя столько лет Сара переехала в Нижний Ист-Сайд. Неужели она думала, что сможет переписать свое прошлое? Разыграть тот же сценарий, но с другой концовкой? Неужели она не осознавала, что Нижний Ист-Сайд лишь отдаленно напоминает то место, где она провела свою сумасшедшую юность, где у нее не было ничего, кроме школьного диплома и решимости увидеть мир таким, как она хотела?

Тем не менее воспоминания Лауры вызывали у Джоша улыбку. А Лаура никогда не чувствовала себя такой целостной личностью и такой нужной кому-то, как в те мгновения, когда заставляла Джоша улыбаться.

И только когда Джош настоял на том, чтобы, возвращаясь домой, проехаться по Стэнтон-стрит, в горле у Лауры встал ком.

— В детстве мама каждый день забирала меня из школы и приводила в свой магазин грампластинок, где я делала домашние задания, — сказала она мужу. — Мне было четырнадцать, когда мы переехали. Я, если честно, не так хорошо знаю эти окрестности, как ты думаешь.

Интерес Джоша к ее прошлому был ожидаемым. Он являлся главным специалистом, отвечающим за рекламу в издательстве, которое выпускало глянцевые журналы, посвященные музыке, а Нижний Ист-Сайд некогда был «эпицентром взрыва», где зародилась рок-и поп-культура. Конечно, теперь «родина» Лауры скорее напоминала парк отдыха, который можно было бы назвать «Мир панков» или «Дисколенд», где лишь со вкусом «обнищавшие» здания напоминали о суровом вчера. Если вглядеться попристальнее, можно сквозь дымку времен увидеть, как Джоуи Рамон или Уэйн Каунти тащат свои инструменты по улице Бауэри после выступления в «Си-Би-Джи-Би» — известном нью-йоркском клубе, где играли кантри, джаз и блюз. Даже самой Лауре на мгновение показалось, что она увидела Адама Перпла, сейчас уже старика, который толкает ветхую, груженую компостом тележку по Авеню «Б».