Алексей Слаповский - Талий

И Талий попал на спектакль, и увидел в этом спектакле Наташу.

Солгал бы он, если б сказал, что за тридцать лет и три года никто ему не нравился. Нравились — и очень. И были истории. И была почти женитьба. И после почти женитьбы было разное. Талий, живя один, никогда убежденным холостяком не был — и все присматривался. И не раз, видя кого-то, думал: вот ее, пожалуй, не прочь бы я видеть своею женою, мне такие нравятся. Какие такие — объяснить сложно, тут не в цвете волос или глаз дело, не в телосложении (впрочем, стройность подразумевалась сама собой). И в тот вечер, избрав среди девушек, игравших в спектакле, Наташу предметом особого внимания, Талий подумал привычно: вот такую хотел бы видеть я своей женой. Витя, сидевший рядом, видим был — казалось — даже в темноте, поскольку то и дело хмыкал, кряхтел, подбоченивался, коротко смеялся, кашлял, ерзал своим большим телом, так что весь ряд сколоченных стульев ходил ходуном, Витя в антракте ткнул его локтем и сказал: «Знаю, знаю, вижу! Хороша?» Сказал так, будто он сам эту девушку породил, воспитал, обучил — и теперь имеет исключительное право ею гордиться. «Хороша…», — обронил Талий. «Не облизывайся, она замуж собралась — первый красавец курса и не дурак, и, главное, молодой, в отличие от нас, старых козлов»! — сказал Витя с грубой дружественностью.

И вспоминал о ней Талий не больше, чем о других.

А через несколько месяцев, осенью, встретил ее в книжном магазине, неожиданно осмелел, поздоровался. Она глянула на него.

— Зритель. Поклонник, — расшаркался Талий. — А вы учебу закончили уже?

— Закончила. В театре уже работаю. В тюзе.

Талий страшно обрадовался. Ведь не просто сухо ответила, а весьма распространенно ответила. И он с дотошностью почти неприличной (как сам бы оценил ее, если б мог в этот момент оценивать свои действия) стал расспрашивать ее о театре, а потом рассказал о своем музее, о своей работе, зазвал к себе, обещая для нее экскурсию провести и много интересного поведать, о чем обычно экскурсоводы не распространяются. Приходите, приходите обязательно, говорил Талий — и вдруг ляпнул:

— С мужем приходите.

— С каким?

— Разве вы не замужем?

— Кто вам сказал?

— Доходили слухи…

Наташа удивилась:

— Откуда — к вам — обо мне — могут слухи доходить?

Талий замялся, глянул на нее и ему показалось в этот момент, что эта девочка видит все: и то, что есть, и то, что может быть — и то, что будет, если она того захочет.

Ранней весной следующего года они поженились.

Воспоминание это — о Вите, умершем (а хочется сказать: погибшем — прошлым летом от инфаркта), и знакомстве с Наташей, промелькнуло в уме Талия за долю секунды, словно налетевшим ветром пролистнуло сотню страниц книги, при этом невероятным (и обычным для любого, в сущности, человека) образом все эти страницы были прочитаны дословно, — к тому же, Талий знает их наизусть.

Поэтому оно ничуть не показалось ему отступлением от темы прощаний. Вот дом, где я живу, размышлял он дальше на эту тему. Большой девятиэтажный дом, восемь подъездов, двести с лишним квартир. Уже довольно старый дом, почти тридцать лет ему, и живут здесь преимущественно выходцы из района Глебучева оврага, где снесли когда-то десятки деревянных хибар; Глебучев этот овраг всегда славился — нет, не преступностью, уважаемых и действительных воров и грабителей тут было не так уж много, он славился обыденным и постоянным пьяным бандитизмом: недели не проходило, чтоб не ограбили полуночного прохожего, а то и из своих кого-нибудь обидят, иногда и до смерти. Так вот, в этом доме на данный момент благоденствуют 12 алкоголиков и 7 алкоголичек. Они нигде не работают, деньги на выпивку достают Бог весть где. Из них большинство — возраста Талия. Они начали прощаться в массовом порядке лет десять назад (так показалось Талию) — и всё прощаются: с каждым днем этой жизни, с утра — заново. Они прощаются мудро — в забытьи и веселье. Временами то один, то другой исчезает: устав и заболев от беспробудного прощанья. Через месяц-другой, желтый и немощный, выползает, трезво стоит у подъезда, покуривая, а через несколько дней — опять хоть и растрепан, грязен, но бодр и румян, забыв о хвори — прощается опять. А пятидесятилетний Вовка из шестого подъезда (о котором только и знал Талий, что он Вовка — и был когда-то авиадиспетчером), так и не выполз. Умер. Умер незаметно, хоронили тоже незаметно — словно тайком, Талий проглядел.

Так размышлял он — на протяжении двух-трех глотков чая, вот тут-то Наташа и сказала свои слова, и мгновенно мысли Талия прекратились, он сразу же о них забыл, а теперь вот вспомнил — и вспомнил со страхом, потому что вспомнил и то, что, вроде бы, забыл начисто, то ли не придав этому значения, то ли боясь придавать какое-либо значение.

Они не были еще женаты с Наташей, но уже решили пожениться. И Талий не раз задавал ей вопрос, который ученые психологи, специалисты по семейной жизни, мужчинам задавать категорически не советуют: «Слушай, — спрашивал Талий, — что ты во мне нашла?» Подобными вопросами, утверждают специалисты, мужчина (да и женщина тоже) возбуждает в партнерше (партнере) спервоначалу приятное чувство владения душой и телом другого человека, чувство собственной благотворительности, но очень скоро, как правило, это сменяется чувством досады, а потом и прямым вопросом, но уже не со стороны, а внутренним, своим: «А что я, в самом-то деле в нем (в ней) нашла (нашел)?!» Сумейте внушить партнеру, советуют специалисты, козлы естественные, что не он вас, а вы его облагодетельствовали, но при этом действуя умеренно, чтобы не вызвать у него чувство неполноценности. Козлами естественными не Талий назвал этих специалистов, он человек слишком деликатный, так обозвал их я, рассказчик этой житейской истории, поскольку хоть они и правы теоретически, но практически не все так просто. Если любят люди друг друга, то могут задавать друг другу какие угодно вопросы — и сколько угодно. Если ж не любят — никакие ухищрения не помогут. Специалисты заведомо рассматривают партнеров (так они предпочитают называть влюбленных) как двух тайно враждебных особей, долженствующих одержать взаимную победу, при этом, следует признать, опираются они и на свой аналитический опыт, и на ученые труды, и на мощную поддержку мировой художественной литературы. С мировой художественной литературой я не спорю, я без всякого спора утверждаю, что правота ее о вечной вражде полов мне давно уж неинтересна, мне гораздо интересней любовь без вражды — как явление необыкновенное, но вполне реальное, — поэтому я и взялся рассказывать о Талии, а не о каком-то другом человеке, — ну, и потому еще, что Талий во многом рассуждает так же, как и я, хотя ведем мы себя в жизни часто совершенно по-разному.