Ян Отченашек - Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма

По темно-синему небу, подгоняемые мягким ветерком, ползли на восток косматые тучи.

Брих оглянулся и с тихой радостью увидел, что Ирена мужественно шагает за ним по высокой траве; она шла, наклонив голову и расставив руки для равновесия. Он помог ей перепрыгнуть через ручеек. Домой! Как можно скорее — домой! Он решил — надо, чтобы она как можно скорее очутилась среди близких людей. Он отправит ее в Яворжи! Домой!

Но что дальше? И есть ли у них обоих родной дом? Позади — взорванные мосты, пепелище, пустыня! Брих глубоко вздохнул, посмотрел на гаснущее небо. Остановился, взял Ирену за руку. Тем лучше, храбро подумал он, начнем сызнова! Какая-то дикая, мятежная радость поднималась в нем при виде обессиленной, слабой женщины, которая вздрагивала в его объятиях.

— Скоро придем на станцию, девочка моя…

Они обогнули ровные штабеля пахучих досок, перешли через блестящие полосы рельсов — и вот уже под ногами заскрипел песок безлюдного перрона. Маленький глухой полустанок со смешной коробочкой вокзала, затерявшийся в горах, — такие часто встречаются на линии; зажглась мигающая лампочка, из тьмы подкатил дизельный поезд, из комнаты дежурного вынырнул человек в красной фуражке — стройная тень, постоял, пока вышла одна-единственная бабка; но вот дали свисток, и человек обернулся к двум путникам, появившимся бог весть откуда.

— Вы ждете поезда?

Брих объяснил, что они хотят еще сегодня уехать в Будейовице; дежурный смерил их удивленным взглядом, но потом посоветовал сесть на ночной поезд и пригласил их в прохладный зал ожидания.

— Можете зажечь здесь свет. Ждать добрых три часа. Нет, в городе, к сожалению, гостиниц нет…

Он вернулся к постукивавшему телеграфному аппарату, а Брих увел Ирену в зал ожидания. Они устроились на лавке; Брих развязал рюкзак, надел на ноги измученной женщины сухие чулки, набросил на нее плащ.

— Отдохни, времени уйма!

В мешке он нашел папиросную бумагу; вывернул карманы, вытряхивая из всех швов табачную пыль, скрутил тоненькую сигаретку, выкурил с жадностью и наслаждением.

Потом вышел на перрон и только тут услышал неторопливый, степенный ход старых часов в зале ожидания, медленно отмерявших вечернее время.

Слабый крик вывел его из задумчивости. Или это ему показалось? Он вбежал и увидел: Ирена, учащенно дыша, смотрит в пространство расширенными глазами. Потом опустила веки, сжала виски пальцами. С колен ее упало сложенное письмо.

Брих встревоженно подбежал к ней — он не понимал, что с ней стряслось; схватил за плечи.

— Что с тобой? — Он взял ее лицо в ладони и увидел, как оно исказилось в бессильном ужасе. Она оттолкнула его, сжалась в комок. Показала на письмо, лежавшее на полу у ног:

— Посмотри…

— Что это? Кто тебе это дал?

— Он мне дал… там, в горах… Прочитай!

Брих поднял с пола письмо, стал читать при мутном свете лампочки и никак не мог понять… торопливо нацарапанные строчки мелькали перед глазами, прыгали… а по окнам все барабанил дождь.

Брих дочитал письмо; тело его покрылось гусиной кожей. Господи, когда же все это кончится?!

Божена Стракова, жена брата Ирены, писала ей, что на Вашека было совершено покушение, когда он возвращался с заседания Национального комитета. Органы безопасности легко установили, что преступником был младший сын бывшего владельца стекольного завода Борис Тайхман, но он скрылся и до сих пор не обнаружен. К счастью, раненого скоро нашли товарищи с завода, возвращавшиеся той же дорогой, и теперь он в больнице. Вашеку нанесены две колотые раны кухонным ножом, мягкие ткани серьезно повреждены, и врачи опасаются частичной инвалидности. «Сама знаешь, Иренка, — писала Божена, — что это значит для Вашека! Очутиться без работы… Он еще об этом не знает. Слишком много крови потерял, но у него крепкий организм, так что раны не смертельны. Он шлет тебе привет, Иренка, и вспоминает о тебе. И я с детьми тоже. Сама понимаешь, у нас все вверх ногами, я думала, сойду с ума, а батя ходит теперь по двору как привидение, за все время ни словечка не сказал…»

Голос Ирены оторвал его от письма. Он чуть ли не испугался того спокойного равнодушия, которое прозвучало в ее словах, — за ним скрывалось глубокое отчаяние.

— Это моя вина, Франтишек… теперь я знаю. Вашек меня предупреждал, хотел мне помочь… Мне страшно, как подумаю, что еще позавчера я была… среди этих…

Сжимая кулаки, Брих молчал; знал — сейчас ей нужно выговориться, и он терпеливо ждал, когда пройдет первый прилив отчаяния; но тут он, упрямо качнув головой, перебил Ирену:

— Нет, это не твоя вина! Я ведь тоже не умел найти слова… Ты тогда правильно сказала: я был нем. Но теперь надо смотреть вперед!

За окнами прогрохотал товарный поезд, пыхтящий паровоз, отфыркиваясь, выбросил в темноту горсть искр — и снова стало тихо, только ленивые взмахи маятника отсчитывали время. Брих обнял Ирену, терпеливо ожидая, когда она успокоится.

Она уперлась локтями в колени, недвижно глядя вперед.

— Я бросила мужа… — сказала она в этой тишине.

Он все еще молчал — мысли постепенно приходили в порядок, заострялись, приобретали четкие очертания. И когда он заговорил, Ирена удивленно подняла голову и пристально стала смотреть ему в лицо. Он говорил спокойно, но решительно и твердо:

— Ты поступила правильно, Ирена! Ты чувствовала то, чего я не умел выразить словами…

Он нашел ее холодную руку, пожал.

— Что будет дальше? — спросила она немного погодя, как бы обращаясь к самой себе.

— Не бойся… Мы вернемся! Вернемся! Наверное, всего этого могло и не быть, если бы я опомнился раньше… если бы у меня не был зажат рот. Мы вернемся вместе и вместе начнем… Ведь ты же знаешь, я никогда не переставал любить тебя… но даже и об этом не умел сказать!

Он замолчал, когда она положила ему на губы свою ладонь, — понял. Она сидела, сжавшись комочком, и слезы все еще текли по ее лицу.

— Я теперь ничья… убежала от него… Он наводил на меня ужас… и все эти люди… Разве это — люди?!

Ирена положила голову ему на плечо, шептала бессвязные фразы, и глаза ее расширялись от страха, когда перед ее мысленным взором возникало пережитое.

— Боюсь, как бы он тоже не вернулся… Он способен на все… Мне хочется уехать отсюда, Франтишек… Домой!

Он легонько тряхнул ее за плечо — ему показалось, что лихорадка снова застилает ее сознание.

— Он найдет нас тут, — шептала она, — он хитрый… Я раньше его не знала, он умел притворяться… связать меня… Я думала, он меня любит… а он не любит! Не умеет… и не может! Только себя! Около него я всегда была маленькой серенькой мышкой — он подавлял меня, даже когда я сопротивлялась изо всех сил… А ты… Когда я увидела тебя там, в хижине, тогда я поняла, что должна… должна вернуться… Я ведь хочу жить!