Элайза Грэнвилл - Гретель и тьма

— Хорошо. — Он исподтишка провел пальцем за отсыревшим воротником. — Теперь отдохните, Лили. Позже еще поговорим.

За дверью Гудрун смерила его суровым взглядом.

— Лучше б я с ней разобралась. Начнете потакать ее глупостям, и конца им не будет.

— Бедному дитя скоро полегчает.

— Ох, горбатого могила исправит, — отозвалась Гудрун, унося поднос.

Йозеф поморщился. Неужели он ведет себя настолько очевидно? Затем ему подумалось, что при Матильде Гудрун никогда бы не посмела разговаривать с ним так неуважительно.

— Пришлите ко мне Беньямина. — Он не стал добавлять любезности, чтобы смягчить приказ до просьбы. Равновесия это все равно не восстановит. — И приготовьте что-нибудь поплотнее девушке на вечер. Холодное мясо, фрукты, сыр — чтобы она могла брать руками. — Повторять кормление он был не в силах.

— А вы еще пойдете с ней разговаривать? — От взгляда Йозефа Гудрун побагровела, но глаз не отвела. — Если да, я с вами.

— Отправьте ко мне Беньямина, — повторил он, не ответив.

Юноша был явно недалеко. Йозеф едва успел устроиться, как услышал тяжкий топот рабочих сапог по коридору, ведшему из кухни. И вот их, сапог этих, хоть свежевымытых, хоть каких, Матильда тоже не потерпела бы. Он открыл дверь прежде, чем Беньямин успел забыть постучать.

— Что-нибудь обнаружил, Беньямин? Какие-нибудь пересуды о пропавшей девушке?

Беньямин покачал головой.

— Ничего. Ну, не считая судомойки Гроссманнов. Она сбежала десять дней назад. Их кухарка сказала, что она заскучала по дому и отправилась на ферму к отцу. Но то не Лили. — Он уставился в свои ладони. — Хедда гораздо старше и страшна как смертный грех, а зад у нее, как трамвай. А больше ничего. Еще пару уличных девок нашли мертвыми в Шпиттельберге.

— Ты все равно не отступайся, — сказал Йозеф, коротко поразмыслив. — Кто-то что-то должен знать. Она же не с неба упала. По тем же причинам, что мы с тобой обсуждали, я не желаю посвящать во все это посторонних — если это не совершенно необходимо. — Он тщательно разложил на столе ручки. — А пока Лили не сказала о своей семейной истории ничего вразумительного.

— Такую девушку, как Лили, надо думать, точно пойдут искать.

— Сдается мне, она не из Вены. — Йозеф проиграл в голове ее короткий ответ. Был там след странного акцента. Не понять, какого именно. — Конечно, ее, быть может, сюда привезли, вероятно — против воли. — Он подался к Беньямину, заговорил тише: — И вот еще что, мы с тобой обсуждали…

— Я попробую, — сказал Беньямин, — но это нелегко. Я ж не могу просто взять да прийти. И черта с два туда устроишься: платят там, похоже, до того хорошо, что слуги держатся за место. Да и кроме того, я слыхал, они молодых парней не берут — из-за девчонок. — Он помялся. — Герр доктор, вам бы проще простого было вступить в клуб.

— Нет. — Йозеф сжал кулаки. — Это не обсуждается.

— Говорят, многие знатные люди Вены там состоят, герр доктор Шмидт, герр профессор Фосс…

— Нет! — Йозеф чуть не поперхнулся этим словом. Ходили слухи, какие дела творились под полированной личиной респектабельности «Телемы» [17] Телема (от греч. θέλημα, воля) — религиозное течение, основанное на одноименном философском тезисе «Твори свою Волю, таков да будет весь Закон». Телемское аббатство, построенное великаном Гаргантюа, — изобретение французского писателя и врача Франсуа Рабле (ок. 1483 — ок. 1553); аббатство Рабле жило по принципам, противоположным монашеским: в нем не вменялась никакая дисциплина, насельникам позволялось есть и пить все, что вздумается, спать сколько влезет и т. д. В целом в Австрии с 1890-х гг. набирало силу так называемое «германское возрождение», в т. ч. родились и развивались идеи арманизма (Гвидо фон Лист) и ариософии (Йорг Ланц фон Либенфельс), восходящие к немецкому романтизму, германскому язычеству и теософии. . Чужестранки… чужестранцы… готовые вступать в противоестественные связи. Сексуальное совокупление, превращенное в зрелище. Оргии — послабление ограничений Сатурна, как в античных храмах. Йозеф шумно сглотнул. Посещавшие такие места — либо выродки, коим явно не хватало смысла жизни, либо бедные печальные созданья, каким негде больше найти чувственного тепла; Йозефу оказаться в их числе — все равно что втирать соль в душевные раны. Он представил себе фрау Фосс — острый нос, безгубый рот, фрау доктор Шмидт с ее набожностью и бегающими глазками. Как люди станут относиться к Матильде, если он… Нет. Кроме того, ядовитое слово там, едкий кивок да подмигивание сям… даже бургомистр Люгер не был неуязвим: Вена росла быстро, но сальные сплетни разносились быстрее. Он подставится под осмеяние, под шантаж. Все, кто был ему дорог, могут стать жертвами злословия. — Нет, — повторил он. — Нет, то место — клоака разврата.

Беньямин запунцовел.

— Я только подумал разобраться про Лили…

— Это может дать им в руки оружие пострашнее, чем требуется.

— Никто не узнает.

Йозеф вперился в Беньямина.

— А как же ты узнал, что доктор и профессор — члены клуба?

— Ну, это все знают… Ой. Да. Простите. — Беньямин тихонько кашлянул. — Я туда схожу еще. Посмотрю, что можно выведать на кухне. — Он помолчал, а затем робко спросил: — Она… С Лили получше? Гудрун то говорит, что она воровка и хочет застать нас врасплох, то вдруг что Лили — совершенно сумасшедшая, плетет что-то про заводной механизм или вроде того. Это правда? Она правда сумасшедшая?

— Время покажет, — уклончиво ответил Йозеф. — Чтобы выяснить, что случилось с Лили, нужно спрашивать ее предельно осторожно. Она, вероятно, еще не вспомнила. А может, скрывает что-то. В любом случае ее нужно убедить мне доверять.

— Конечно, герр доктор. Я понимаю.

— Для этого потребуется терпение. В таких делах нельзя торопиться. — Во многих отношениях это занятие подобно соблазнению. К своему ужасу, Йозеф обнаружил, что его воображение все еще рисует ему пышные картины того, что может происходить в «Телеме», вот прямо сейчас. У извивающихся образов был рот Лили. Ее глаза. Ее шея. Эти отметины у нее на руке — как тавро на скотине, что за отвратительная мысль. Он вскочил на ноги и открыл сейф, поворотившись спиной к юноше. — Тебе потребуется больше денег, раз ты снова пойдешь прочесывать кофейни, Беньямин. И кабаки тоже, думаю.

— Как вы полагаете, она замужем?

— Кто? — Йозеф задумался над тем, как Лили сменила местоимение, обозначающее чудовище: со среднего «оно» на многозначительное «он». Доктор Бройер тщательно и профессионально осмотрел ее. Он знал то, что знал. Несомненно, во всем этом замешан какой-то грубый мужчина, однако ни кольца у нее на пальце, ни следа там, где оно могло быть, не наблюдалось. — Лили? — Он обернулся к Беньямину. — Сомневаюсь.