Владислав Акимов - Одна лошадиная сила

Наступивший день принес нам свежие силы. Уже к полудню, отшагав по тропе полтора десятка километров, мы вышли из леса и вступили на левобережную луговинку Ивделя.

В ответ на мои сигнальные выстрелы с противоположного берега реки громыхнул нестройный ружейный салют. В ожидании переправы я опустился на валежину. Колька, успевший уже одолеть перекат, бренча галечником, ходко взбирался на родной берег.

После нашего злополучного похода за Урал в Колькином отношении ко мне неожиданно произошли удивившие всех перемены. Находясь на вольном содержании, Колька, как и прежде, мог располагать своим досугом по своему собственному лошадиному разумению. Он по-прежнему бродил по пустошам и луговинам, залезал в реку или просто часами дремал в тени сараюшки. Но теперь к этим лошадиным заботам у Кольки неожиданно прибавилась новая, пожалуй, самая главная: «Как бы не потерять из вида своего нового друга, хозяина». Иначе истолковать Колькино поведение я не мог. Коняга мотался за мной повсюду. Делал он это вроде бы между прочим, ненавязчиво, попутно со своими занятиями, но глаз с меня не спускал. Когда мне приходилось переправляться на другую сторону Ивделя, Колька подходил к берегу и следил за моей лодкой. На левобережную луговину он теперь не наведывался. К осени там часто стали появляться следы крупного зверя, а встреча с медведем Кольку ничуть не прельщала. Однако к вечеру конь непременно появлялся на берегу. Встретив меня, он с какой-то забавной деловитостью пристраивался следом и провожал до дома. А дома я всякий раз подмигивал тезке Николаю да просил не забывать о финском ноже.

…Октябрь с холодными северными ветрами, с белыми мухами подвалил, как говорится, без предупреждения. От шальных ветров закружилась, завьюжила золотая метель листопада. Над тайгой, обгоняя попутные облака, заспешили на юг гусиные стаи. С высоты их полета до нас постоянно доносился хлопотный и в то же время казавшийся удивительно деловым птичий разговор.

В лагере полным ходом шла подготовка к эвакуации. Прибытие вьючных коней из Ивделя ждали со дня на день.

В один из таких последних лагерных дней мы с Колькой возвращались с дальнего геологического маршрута. Колька весело трусил по тропе к дому. Опустив повод и предоставив коню полную свободу, я с удовольствием расслабился, устроился в седле поудобнее и приготовился подремать. Стемнело. Но ночная езда меня не беспокоила: Колька — это мастер ночных путешествий. Зрение у коня было превосходным. Ведущая к дому тропа ровной стежкой тянулась по высоченному сосновому бору. В вершинах его натужно шумел и безобразничал порывистый ветер.

Привычная, хотя и несколько тревожная музыка леса ни мне, ни Кольке беспокойства не доставляла. Колька бежал бойкой, но какой-то удивительно нудной, усыпляющей рысью. Укачанный ею, я скоро задремал и отключился от всего происходящего…

Очнулся от неожиданно резкой остановки коня. Качнувшись всем телом вперед, я даже в кромешной темноте ночи ощутил, что нахожусь перед каким-то препятствием. Протянув руки вперед, я тут же наткнулся на сучковатый, ствол поваленного ветром дерева. Упавшая и нависшая над тропой сосна, как оказалось, не создавала препятствия для лошади, но для ее седока была бы настоящей ловушкой. В этом я легко убедился, когда соскочил на землю. «Какой же ты молодец!», — подумал я и крепко обнял коня за шею: благо, не высок был ростом мой славный спаситель… Обоим нам в эти минуты было хорошо и радостно…

Уж если бывают долгие дни, то самые длинные из них были для меня в ту городскую зиму. Глядишь иной раз в окуляр микроскопа, а там вместо гранитного шлифа привидится тебе зеленая благодать тайги. Откинешься на спинку стула, глаза закроешь и прямым ходом туда, в таежное лето.

Вспоминал ли я все это время о своем меньшом брате? Не только вспоминал, но часто и подолгу думал о нем. Ну, а Колька? Забыл меня, наверное. При встрече, пожалуй, и не узнает…

И вот, наконец, она состоялась, эта встреча. Хорошо помню бодрящее апрельское утро в Ивделе. Под ногами похрустывал сотворенный студеной ночью ледок. Все тот же просторный колхозный двор, заставленный санями, телегами и еще какой-то хозяйской утварью. И все тот же Ерофей в накинутом на плечи полушубке, с посаженной набекрень шапкой-ушанкой с ушами вразлет.

Я не без волнения обратился к Ерофею:

— Нынче нам двух лошадей дают. Так ты уж Коль-ку-то никому не обещай, нам его давай.

— Да забирай! Не больно-то жаль! Сатана он, а не лошадь. Злой до ужасти стал. Меня два раза за плечо хватил. На больничный из-за него, паразита, уходил.

— Да ты, дядя Ерофей, сам виноват. За что его вожжами-то охаживал? Вот он и разъярился, — не глядя на конюха, робко сказал Шурка, новый помощник Ерофея.

— Разъярился… Я ему разъярюсь! — сердито проворчал конюх. — Пошли давай! Воронка покажу: тоже ваш будет.

Войдя в конюшню, Ерофей остановился и строго предупредил:

— Ты, парень, если к Кольке пойдешь, больно-то не храбрись. Я те не зря гуторю: шибко он злой стал, осторожней будь, а то неровен час и тебя цапнет.

— Меня-то цапнет? Колька-то?! Да ты что, Ерофей, — я громко и весело засмеялся.

В третьем стойле по дощатому полу неожиданно застучали копыта.

— Колька! — озорно прокричал я. — Слышишь, что Ерофей про тебя рассказывает, слышишь?

Стук копыт прекратился, в конюшне стало очень тихо. Все находящиеся здесь, неожиданно встревоженные моим криком, вдруг замерли, словно затаившись в ожидании чего-то. Я быстро пошел к третьему стойлу.

И вот тут-то… Звонкое пронзительное ржание неожиданно нарушило тишину конюшни. Заполнив помещение, оно, словно пытаясь вырваться на волю, яркими и высокими звуками заплескалось в бревенчатых сводах помещения.

Я забежал в стойло, коснулся рукой Колькиного тела и почувствовал, как по его шкуре волной пробежала мелкая дрожь. Конь, круто повернув мне навстречу голову, беспокойно вглядывался в меня, вострил уши, а ноги его мягко вытаптывали неровную дробь.

Охватив Колькину голову руками, я притянул ее к своей груди и прижался щекой к сбившейся на глаза лошади густой челке. От Колькиных волос исходил знакомый и давно желанный лошадиный дух.

Перестав топтаться, конь замер. Не предпринимая никаких усилий освободиться из моих объятий, он, словно и впрямь боясь нарушить теплоту неожиданней встречи, стоял неподвижный и тихий…